Он показал на креп на своем рукаве.
— Ведь герцог был моим закадычным другом. В последний раз, когда я его видел, — знаете, в Париже, — он так трогательно уговаривал меня образумиться, так трогательно, говорю я вам. «Фили, — сказал он, — умеренность в наслаждении вином и женщинами». Он был более, чем прав, но разве я могу послушаться его?
— Ваше высочество, несомненно, можете, если захотите.
— Это принадлежит к числу ваших предрассудков. Когда мне было восемнадцать лет, гофмейстер доставлял мне портвейн; он собственноручно крал его для меня с королевского стола. Теперь мне двадцать два, и я пью уже только коньяк. Пожалуйста, не пугайтесь, герцогиня, я развожу его шампанским. Полный стакан: половина — коньяк, половина — шампанское. Вы думаете, это вредно?
— Право, не знаю.
— Мой врач говорит, что совершенно не вредно.
— Тогда вы это можете делать.
— Вы серьезно так думаете?
— Но зачем вы пьете? У наследника престола есть столько других занятий.
— Это принадлежит к числу ваших предрассудков. Я неудовлетворен, как все наследники престола. Вспомните дон Карлоса. Я хотел бы быть полезным, а меня осуждают на бездеятельность, я честолюбив, а все лавры отнимаются у меня перед самым носом.
Он вскочил и, согнувшись, забегал по комнате. Его руки были все время в воздухе, как крылья, кисти их болтались на высоте груди.
— Бедняжка, — сказала герцогиня, глядя на часы.
— Придворные лизоблюды возбуждают в короле, моем отце, подозрения против меня, утверждая, что я не могу дождаться вступления на престол.
— Но ведь вы можете?
— Боже мой, я желаю королю долгой жизни. Но мне хотелось бы тоже жить, а этого не хотят.
Он подкрался к ней на цыпочках и с напряжением шепнул у самого ее лица:
— Хотите знать, кто этого не хочет?
Она закашлялась; ее обдало сильным запахом алкоголя.
— Ну?
— Ие-зу-иты!
— А!
— Я слишком просвещен для них, поэтому они губят меня. Но кто в теперешнее время набожен? Умные притворяются; я для этого слишком горд. Разве вы, герцогиня, верите в воскресение мертвых или в деву Марию, или вообще во все небесное царство? Что касается меня, то я перерос все это.
— Я никогда не интересовалась этим.
— Предрассудков у меня нет никаких, говорю я вам. Церковь боится меня, поэтому она губит меня.
— Как же она это делает?
— Она поощряет мои порски. Она подкупает окружающих меня, чтобы мне давали пить. Если я встречаю где-нибудь красивую женщину, то это подсунули ее мне монахи. Я не уверен даже, герцогиня, что вы… вы сами… может быть, вы все-таки набожны?
