– Ну, мамаша! Благословите!
Бабушка казалась совсем маленькой и беспомощной в его сильных руках, но она их свободно и легко разжала и – глаза в глаза – всмотрелась в сына.
– Подожди, будорага. На что? Что это ты нынче такой торжественный? На что благословлять-то?
– На новую жизнь, мамаша! – сказал дядя Роман, – В деревню еду! Читали в газетах, что делается?
– Посылают? – тихо спросила бабушка.
– Посылают. В колхоз. Сельское хозяйство подымать!
– А тогда что же ты меня спрашиваешь? Раз посылают, значит, нужно – вот тебе и все благословение. А Лиза?
– И Лиза едет.
– Подожди, подожди!.. – насторожилась бабушка. – А ребята?
– И ребята едут. Что за вопрос? – широко улыбнулся дядя Роман.
– А что ж это вы без разговора со мной на такое дело идете? – обиделась бабушка.
– А какое такое дело, мамаша? – спросил Роман. – По правде сказать, я за Лизу побаивался – что она скажет? А она у меня умницей была, умницей и осталась, и мы решили…
– Как же так вы без меня решили? – повторила бабушка. – Знать ничего не знаю, приходите вместе, и поговорим.
Антон доел макароны и поднялся:
– Спасибо, бабушка!.. Я к Вадику зайду.
– К Вадику? Ну что ж! – ответила бабушка, а потом вдруг спохватилась: – Постой, постой! А мама? Иди домой, мама беспокоиться будет.
– А чего ей беспокоиться! – Антон махнул рукой и вышел.
– Грехи! – покачала бабушка головою.
С Вадиком они вместе, росли. С того самого дня, когда Нина Павловна вернулась с маленьким сыном из эвакуации и поселилась у бабушки, Тоник и Вадик стали неразлучными друзьями. Это не мешало им ссориться, изредка даже драться. Жили они рядом, в соседних комнатах, разделенных небольшим коридором. Коридор был узкий, темный, заставленный сундуками и отслужившими свое время детскими колясками, но в этой тесноте и заключалась вся его прелесть. Здесь было где спрятаться и, спрятавшись, воображать все что угодно.
Воображал, правда, больше Антон: пещеры, замки, крепости, дома – все, что было в последней сказке, рассказанной бабушкой, в прочитанной книжечке или передаче по радио.
Вадик просто прятался и прятал конфеты, которые ему удавалось стащить: они вместе ели их, забравшись за большой ободранный сундук, и Вадик рассказывал, как он стащил эти самые конфеты из буфета, как он притворился больным и обманул мать. Глаза его, обычно бесцветные, белесые, загорались тогда веселыми, удалыми огоньками, точно обманывать мать доставляло ему особенное удовольствие.
Мать Вадика была заботливая, но очень уж надоедливая, особенно когда она начинала говорить о микробах и аденоидах. Послушать ее, так нельзя было и жить на свете: везде были микробы, на каждом шагу подстерегали они человека. Поэтому Вадика с ранних лет преследовали бесконечные требования и наставления: «Не трогай! Не касайся! Вымой руки!.. Помнишь, что я тебе говорила о микробах!» Вадик сначала сердился, а когда подрос, стал подсмеиваться над этими наставлениями…
