«Папы у нас нет». Это была вторая загадка в жизни.
Папа куда-то уехал, и вот его нет.
Потом уехала мама, и Антон жил у бабушки. Потом мама приехала. Жили с мамой и бабушкой. Потом с мамой без бабушки. Цельность жизни, ее постоянство и устойчивость разрушились. Постепенно Антон привык ко всему этому, многое забыл и решил, что так и должно быть. Но одного случая он забыть не мог. Во время игры на дворе одна девочка выскочила из их общего круга и побежала навстречу подходившему мужчине: «Папа! Папа!», и Антон тоже побежал и тоже прыгал и кричал: «Папа! Папа!» Мужчина поднял на руки девочку, а Антону, улыбнувшись, сказал: «Разве я твой папа?»
А потом один мальчишка спросил Антона: «У тебя отец на фронте погиб или смотался?» Антона как иголкой укололо это обидное слово. Он не знал, что ответить, но сам для себя понял: его отец «смотался».
Теперь вот появился новый папа, Яков Борисович… Но о нем Антон сейчас не хотел думать. Раздражение, в котором он выскочил из дома, понемногу спадало и, когда он приехал к бабушке, совсем прошло. А думать о своем отчиме без раздражения он не мог…
Бабушка жила в одном из московских переулков, где были и древние, может быть, помнящие Наполеона дома, и новые, которым суждено еще простоять неведомо сколько, и заброшенная церковь, точно гнилой зуб торчащая среди рождающегося архитектурного ансамбля, и фабрика, и клуб этой фабрики, и примостившаяся тут же «забегаловка», и школа, сверкающая зеркальными окнами, и сквер с клумбами, и булыжная мостовая. В одном из тех самых помнящих Наполеона домов и жила бабушка. Дом был большой, но до чрезвычайности нескладный. Громадные комнаты в нем были разделены на множество клетушек и заселены разным людом. Он давно был предназначен на слом, поэтому его и не ремонтировали и таким заброшенным и обреченным он доживал свой век.
Когда Антон вошел, бабушка, только что пообедал, отдыхала. Но она тут же встрепенулась, открыла глаза и поднялась – маленькая, сухонькая, старенькая.
– А-а! Здравствуй, мой миленький! Здравствуй, внучонок! – сказала она. – Обедать будешь?
– Нет, бабушка, не хочу.
– Ну что врешь? Ну что врешь? Ведь по глазам вижу, что врешь!
– Да нет! Правда! – попробовал снова отказаться Антон и вдруг улыбнулся, выдавая себя: – И какая вы, бабушка, угадчица!
– А бабушки все такие!.. Иди-ка мыть руки!
Антон вымыл руки в общей тесной и грязной умывальной комнате и сел к столу. На столе уже стоял хлеб, тарелка с супом и знакомая еще с детства, расколотая пополам, но чем-то прочно склеенная солонка с целующимися голубочками. Голубочки эти напомнили Антону те хорошие, но уже очень далекие годы, когда он жил у бабушки, сидел вот на том диване, в углу, слушал сказки, рисовал зайцев и любовался золотыми рыбками в аквариуме.
