— Приказ есть приказ, — начал Хагстоун и умолк — где-то вдали, в глубине бухты звучал триумфальный рык Славна, способный вызвать нервное расстройство самого немузыкального слушателя.
По правде говоря, ни Уильям Хагстоун, ни Броер Ворст не относились к людям, чутким к гармониям звуков, и не отличались музыкальностью, но будь даже и так, в подобных обстоятельствах пение Перси Барнса показалось бы им ангельским хоралом. Во всяком случае, оно на них подействовало как чудесный бальзам, приложенный к кровоточащей ране, как распахнутые двери темницы — на узника, получившего свободу, как вид прохладного источника — на страждущего.
— Слабо им с ним справиться, — буркнул Ворст. — Что, слабо? Он им не дался!
Хагстоун не слушал этих гордых по тону, но убогих по содержанию реплик; вернувшись на шкафут, велел спустить тали, чтобы немедленно поднять шлюпку на борт.
Тем временем «Ибекс»и «Торо» исчезли из поля зрения, но их орудия раз за разом гремели залпами, на которые временами отвечал беспорядочный, но мощный огонь тяжелых испанских орудий. Гром пушек сливался с раскатами грозы надвигавшейся бури, а стократное эхо раскатывалось по темной суше и уносимое ветром возвращалось в море.
Среди всей этой канонады, сквозь шум ветра, воющего в вантах, донесся крик Славна, который окликал корабль. Ему ответили, с борта блеснул желтый луч фонаря. Шлюпка взлетела на волне, нырнула в тень, показалась снова, несколько рук подхватили спущенные тали, заскрипели блоки и через миг экипаж «Зефира» услышал голос своего капитана, который не теряя времени отдавал краткие команды.
Морское сражение в Английском канале (или канале Ла Манш, как гораздо скромнее именуют этот участок Атлантики французы), начатое отчаянной атакой трех каперских кораблей на всю мощь Великой Армады, продолжалась до самого полудня следующего дня.
Поначалу испанцы, охваченные паникой в результате пожара, вызванного в Кале пылающей каравеллой «Двенадцать апостолов», которая по непонятным причинам врезалась в самую гущу судов у причала, пустились наутек, и наткнувшись на этих три корабля сочли, что имеют дел с главными силами англичан. Но после первого обмена залпами сориентировались, что располагают подавляющим превосходством, что позволило им успокоиться и настолько воспрянуть духом, что уже самим перейти в атаку. Наверняка сделай они это сразу, более решительно и с лучшей тактической организацией — три смельчака отправились бы на дно. Но атака запоздала, а небольшие суда англичан оказались гораздо маневреннее и быстрее, чем мощные испанские каравеллы, пользовавшиеся веслами при выполнении трудных маневров. Каперы королевы Елизаветы умели укусить и вовремя уклониться, а погоня за ними не давала никаких результатов. И в довершение неприятностей к ярости и стыду испанских капитанов огонь легких орудий англичан оказался гораздо прицельнее, чем залпы тяжелых дальнобойных мортир, сорокавосьмифунтовых картаунов и картечниц и наносил серьезные повреждения такелажу огромных кораблей, лишая их хода и ломая строй. И наконец буря, которая поначалу благоприятствовала Армаде, вскоре обернулась против нее: ветер сменил направление с восточного на юго — западный и дул все сильнее, гоня высокие, плохо управлявшиеся каравеллы в сторону побережья Англии.
