«Андрюша, у нас уже теплые ветры, и на улицах стаял снег. На тополях налились почки, — писала она. — В тех местах, что ты служишь, скоро быть весне, но ты не доверяйся первой весенней весточке, она обманчива, ноги держи сухими и в тепле. Я тебе шерстяные носки связала, завтра соберу посылку. Денег, сыночек, мне хватает. Сегодня была у меня Светлана, славная девушка, и любит она тебя. Береги, Андрюша, это хорошее, чистое чувство…».
Ночь стояла непривычно тихая. Электроэнергию корабль получал от базы. Корабельные двигатели отдыхали, словно набирались сил. Было слышно, как билась о пирс волна. Комендор не спал. Его койка была верхняя, и у самого изголовья горела сильная электрическая лампа под колпаком из молочного стекла. Почти с головой накрывшись одеялом, Нагорный лежал на боку и в который раз перечитывал письма.
«Друг Андрей! — писал Лобазнов. — Вот ведь как получилось, я уже скоро год, как служу на границе, а ты, заводила, всего только шестой месяц. Помнишь, как мы с тобой еще мальчишками клялись друг другу всегда и везде быть вместе? Теперь дело прошлое, но, когда я узнал в военкомате, что ты уезжаешь в училище, а я в Мурманск, такая обида меня взяла, что я чуть не разревелся. Теперь мы с тобой близко и далеко, на одной границе, а свидимся неизвестно когда. Ты пишешь о трудностях, а где их нет? Мечтая с тобой о будущем, разве мы искали легких путей? Помнишь, мы говорили о романтике, о полной приключений пограничной службе? Мы представляли себе погоню, борьбу, перестрелку, смертельную схватку с врагом, а на деле? За целый год службы я еще ни разу не видел нарушителя. Но если пораскинуть мозгами, так в этой службе нужно больше мужества, чем в схватке с врагом. Обязанности у нас с тобой маленькие, а делу мы служим большому. Легче совершить подвиг, чем все время, всегда и везде быть готовым к этому подвигу. Ты скажешь: „Ну вот, опять наш Фома — горе от ума!“ Что сделаешь, Андрюшка, у тебя сердце — коренник, а башка за пристяжную, у меня мой котелок коренником ходит…»
Услышав за спиной тяжелые шаги боцмана (Ясачный дежурил этой ночью по кораблю), Нагорный спрятал письмо под одеяло.
Боцман обошел кубрик, подоткнул свесившееся с матроса одеяло, остановился возле Нагорного и спросил:
— Почему, комендор, не спите?
Нагорный приподнялся, чтобы ответить, и письмо, лежавшее под подушкой, упало к ногам боцмана. Ясачный нагнулся, поднял голубой конверт и, положив его под подушку комендора, сказал:
