— Да с поля, матушка-посадница, воротился воронок мой, с ночи пропадал... А топерево воротился весь в крови...
— Что ты? Как?
— И клевало-то у ево все в крови по самыя, сказать бы, очи — по головку...
— Кто ево так зашиб, дидушка? — вмешался Исачко.
— Не зашибен он, батюшко-посадич, а покровянился по саму головку...
— Ну и что ж?.. — начала бледнеть Марфа.
— И ножки в крови, матушка, по самое черевцо...
Марфа становилась все бледнее и бледнее... Исачко смотрел и на нее, и на старика недоумевающими глазами.
— Не в падали, матушка, закровянился он. От падали крови нетути... В живой кровушке, думается мне, бродил воронок-от мой...
— В чьей? — с ужасом спросила Марфа.
— Богу то ведомо, матушка... А токмо хрестьянскаято кровь, думается мне... Либо московска, либо...
— Наша?.. Новогородска?..
— Не знаю, золотая моя.
Марфа так сжала руки, что пальцы ее, несмотря на всю их пухлость и рыхлость, звонко хрустнули. Грудь ее высоко подымалась. Тонкие ноздри расширились, как у испуганной лошади... Казалось, ей дышать было нечем — воздуху не хватало в ее полной, широкой груди...
Она глянула на киоту, на распятие... Вспомнила, как на этом распятии клялись ее сыновья, Арзубьев Киприан, Селезнев-Губа Василий, Сухощек Иеремия, как плакал Зосима соловецкий...
Ей почему-то вспомнилась и неудачная поездка в Перынь-монастырь, и странная льняноволосая девушка на берегу Волхова, при виде которой воспоминания молодости ножом прошли по ее душе и вызвали образ того, кого она силится забыть всю жизнь — и не может... И эта старая кудесница, грозившая клюкой, — она ей, Марфе, грозила, и Марфа, словно осужденная, выслушала эту угрозу...
Неужели теперь именно должна разразиться над нею кара за прошлое?.. А Горислава с льняными волосами — неужели это она?.. Она, непременно она...
Но зачем плакал Зосима соловецкий? Кого он оплакивал? Боярин Панфил сказывал, что угодник видел тогда у меня на пиру людей без голов... Но кого?
— Ноли, матушка, не было никаких вестей? — прервал старик размышления Марфы.
— Никаких... Перед тобой заходил ко мне посадник, так говорит: рано быть вестям.
— Так один ворон гонцом прилетел... дивное дело.
— Да, ворон... Точно гонец — и в крови весь... Только не говорит, чья она, кровь-то...
Марфа подошла к киоте и взяла лежавшую там книгу в кожаном переплете.
— «Откровение святаго Иоанна Богуслова...»[59] Благослови, Господи, испытать судьбы твои, — сказала она тихо, как бы про себя, держа в руках книгу.
