Теперь спасение стало реальностью и для Венедима, сразу воспрянувшего духом. Вслед за надеждой вернулась и память. Вскоре он уже распевал псалом «Славьте Господа на гуслях».
Голос его был слаб, но в тесном колодце силу обретал даже шепот.
— Эй! — крикнул сверху Кузьма. — Чего завыл? Совсем, что ли, плохо тебе?
— Нет, мне хорошо, — собрав последние силы, ответил Венедим. — Я радуюсь, ибо милостью Господа полнится весь мир.
— Не только милостью, но и сюрпризами, — загадочно ответил Кузьма. — Ты еще не передумал топиться? Наверх хочешь?
— Конечно, хочу.
— Дело твое. Только потом меня не упрекай. Натужно заскрипел ворот, и цепь, сразу вырвавшись из ослабевших пальцев Венедима, пошла вверх. Хорошо хоть, что одна его нога угодила прямиком в ведро. Вода отдавала свою жертву неохотно, с сердитым бульканьем и тяжким всплеском.
Все еще не веря в спасение, Венедим рукой коснулся стенки колодца. Сначала это был сплошь холодный камень, но вскоре появился и мох — сперва только отдельные языки и нашлепки, а потом и сплошное слоевище.
Ведро (а вместе с ним и Венедим) поднималось короткими, резкими рывками. Ворот, явно не рассчитанный на такую нагрузку, скрежетал и сотрясался, однако человеческие голоса, среди которых выделялся хрипловатый тенорок Кузьмы, звучали все явственнее. Похоже, там горячо о чем-то спорили.
Наконец несколько рук ухватили Венедима за одежду. Его выдернули из колодца и бросили на толстый ковер мха. Все, естественно, происходило в полной темноте.
— Возблагодарим Господа за милосердие! — сотрясаясь от озноба, воскликнул Венедим.
Крепкие руки спасателей почему-то продолжали бесцеремонно ощупывать и тискать его. Конечно, это можно было расценить как неуклюжую попытку восстановить кровообращение в задубевшем от холода теле, однако смущала локализация прикосновений — главным образом к ляжкам, гузну и филейным частям. Можно было подумать, что Венедима принимают за свиную тушу.
— Ты ведь говорил, что он святой человек, монах? — В густом голосе, явно принадлежавшем человеку крупных габаритов, звучало глубокое возмущение.
— Монах, — ответил Кузьма откуда-то со стороны. — Так ведь и монахи всякие бывают. Большинство, конечно, обжоры, чревоугодники. А это постник. Плоть свою умерщвляет ради спасения души.
— Обманул! — зловеще произнес невидимый здоровяк. — Вокруг пальца обвел! И я ради такой дохлятины из сил выбивался! Все руки стер!
— Ты доброе дело сделал, — сказал Кузьма тоном не то заискивающим, не то глумливым, — Божьего человека спас. Он тебе спасибо скажет. И в молитвах не забудет.
