— Когда это я подслушивала? — обиделась Феодосия, заправляя под одежду свои замечательные буфера.
— Да, почитай, всю жизнь. Меня еще мать-покойница предупреждала, чтобы я тебя остерегался.
— Мать твоя, царство ей небесное, и не такое могла сказать. Еще та штучка была… Ее грехи ни тебе, ни твоим детям не замолить. А впрочем, разве у таких, как ты, бывают дети?..
Она удалилась царственной походкой, высоко неся голову и ворочая ягодицами, как жерновами (увы, не подфартило сегодня Кузьме добраться до них). Венедим хоть и еле держался на ногах, однако не поленился проводить Феодосию до дверей — очевидно, и в самом деле боялся, как бы та не подслушала предстоящий разговор.
Вернуться назад у него не хватило сил: так и сел прямо на пороге, привалившись спиной к дверному косяку. Был он сейчас бледнее любого священному-ченика, зато смотрел прямо и глаз по своей привычке в сторону не отводил.
— Зачем она приходила? — спросил Венедим голосом слабым, но твердым.
— А тебе не понятно? — буркнул Кузьма. Нельзя сказать, чтобы подобный поворот событий устраивал его.
— Думаешь, на блуд ее потянуло? Как бы не так! Феодосия без задней мысли ничего не делает. И уж ни под кого-нибудь ляжет, то с умыслом. Говорят, что это именно она довела Трифона Прозорливого до смерти. Такая кого хочешь заездит — хоть мужика, хоть хряка-производителя.
— Со мной такие номера не проходят. Я из лап химеры уходил… Эх, пришел бы ты, Веня, на полчасика позже!
— Плохие новости, — вздохнул Венедим. — Потому и пришел… Темнушники проведали про то, что ты здесь.
— Ну и что? Какое им до меня может быть дело? Я темнушникам ничего не должен.
— Выходит, должен. Говорят, что ты к их дозору тайком подобрался и всех жизни лишил самым зверским образом.
— Врут! — отмахнулся Кузьма, хотя предчувствия у него появились самые нехорошие. — Я к этому делу непричастен. Их тварь неведомая растерзала. Причем такая, что ей самая злобная химера в подметки не годится. Сам подумай, может ли один человек другого на железный штырь насадить, если этот штырь к тому же под самым потолком торчит?
— Это ты так говоришь. А темнушники говорят совсем другое и требуют, чтобы тебя выдали им на расправу.
— Подожди… — Кузьма задумался. — Я ведь всего сутки у вас. Как они успели узнать?
— Вот то-то и оно. Кто-то из наших донес. А меня отравили, чтобы я за тобой не присматривал.
— Сколько человек знает, что я здесь?
— Видели тебя многие. Но про то, что ты именно Кузьма Индикоплав, знают только… — он стал загибать пальцы на руке, — я, игумен, трое стражников, привратник, да две бабы эти, Феодосия и Фотинья.
