Я обхожу весь подвал, проверяю каждый угол. Но ведь отверстие находилось там, за корпусом крана.
Я возвращаюсь, сажусь у стены. Я вслушиваюсь в каждый шорох, доносящийся из-за толстого слоя цемента. Через некоторое время как будто откуда-то издалека слышу тихое шуршание. Самка-мать тщетно старается выбраться, прогрызть стену.
Замурованная в лишенном другого выхода помещении, испуганная, предчувствующая смерть, она будет так грызть до последней минуты своей жизни. В норе остались ещё три подросших крысенка. Самка-мать всех их убьет от голода, от жажды, от бессилия.
Она будет пить их кровь, есть их мясо. Но этого ей хватит ненадолго. За это время она успеет прогрызть не больше чем полкирпича, даже если будет грызть все время в одном месте. Доносящийся скрежет зубов о цементную и кирпичную поверхность будет становиться все слабее – до тех пор, пока не затихнет совсем.
Я кружу вокруг пекарни, прихожу в мертвые подвалы, касаюсь вибриссами зацементированных отверстий. За стеной царит тишина, глубокая тишина. Еще недавно я вслушивался в постепенно слабеющий скрежет зубов о стену. Я даже начал грызть с противоположной стороны, за краном, в том месте, где находился вход в гнездо.
Скорее всего, это пробудило надежду в самке-матери, потому что тогда доносящееся из-за стены эхо стало сильнее и быстрее.
Меня спугнул кот, и я вернулся лишь на следующую ночь… Звуки с той стороны ослабли, самка-мать выбивалась из сил, а её резцы стерлись до самых десен.
Я начал грызть, но безуспешно. Мои зубы лишь слегка поцарапали цементную поверхность.
Я грызу, хотя с той стороны уже не доносится ни единого звука. Я вгрызаюсь в стену, двигаю челюстями до острой боли в спиленных, стертых резцах. Я чувствую вкус своей крови, стекающей прямо мне в горло.
Царапина на свежей цементной поверхности почти не увеличивается. Приходят люди, и я убегаю через окно прямо на залитую солнцем, враждебную улицу.
Я поселился в каналах. Здесь было безопасно, а во всех постройках на улице люди теперь вели войну с крысами. Даже сюда, глубоко под землю, иногда доносились раздражающие глаза и ноздри запахи. Я нашел одинокую, слепую на один глаз самку и поселился в её гнезде.
Я вслушиваюсь в шум бурного потока стекающих нечистот – он заглушает все иные звуки. Пронзительный крысиный писк пробивается сквозь это монотонное журчание. Я постепенно привыкаю к нему – шепот воды обладает усыпляющими свойствами.
Но почему я все возвращаюсь и возвращаюсь к зацементированной стене подвала? Почему она вспоминается мне, как только я закрываю глаза? Почему я все кружу поблизости от пекарни?
