Он приходит в себя! Я увидела, что он пошевелился, и опустилась на колени у его изголовья. Он взглянул на меня. Взгляд его скользнул по моему лицу еще раз. Он явно не понимал, где находится.
— Вы в Риме, генерал Дюфо, — сказала я, — в Риме у посланника Бонапарта.
Он сжал губы и проглотил кровавую слюну. Я вытерла ему рот.
— Мари, — проговорил он с трудом. — Я хочу видеть Мари!
— Мари? Скорее скажите, где она?
Взгляд его стал осмысленней. Он смотрел мне прямо в глаза. Спросил, где он. Я повторила:
— Вы в Риме. На улице был беспорядок. Вы ранены. В живот.
Он слабо кивнул. Он понял. Я подумала: «Ему уже не помочь, но может быть можно сделать что-то для нее… для Мари?.. Для Мари!..»
— Как ее фамилия, где она живет? — тихо, но настойчиво спрашивала я.
Его взгляд стал умоляющим:
— Не говорите ничего… Бонапарту…
— Но если вы будете долго больны, нужно сообщить Мари. Конечно, Наполеон не узнает, — сказала я с ободряющей улыбкой…
— Жениться… на его родственнице… Эжени, — он прерывающимся голосом. — Бонапарт… предложил и… — Потом голос его окреп. — Будь благоразумна, Мари, крошка моя! Я всегда буду заботиться о тебе и о нашем Жорже! Дорогая… Дорогая, Мари…
Его голова скатилась с подушки, он протянул губы, пытаясь поцеловать мне руку. Он принимал меня за Мари… Он пытался объяснить Мари, почему он должен ее оставить. Ее и маленького сына. Чтобы жениться на мне! На родственнице Бонапарта, потому что тогда он получит повышение и у него появятся большие возможности. Его голова лежала на моей руке и была тяжела, как свинец. Я поправила подушки.
— Скажите адрес Мари. Я напишу ей, — сказала я, увидев, что взгляд его опять немного прояснился.
— Мари Менье, 12, улица Сен-Фиакр, Париж.
Его черты обострились, дыхание стало тяжелее, глаза ввалились. Капли пота покрыли лоб.
— О Мари и маленьком Жорже позаботятся, — сказала я, но он уже не слышал. — Я обещаю! — повторяла я.
Его глаза широко раскрылись, губы сжались в конвульсии. Я вскочила и бросилась к двери.
В это время он глубоко вздохнул… Долгим со стоном вздохом…
— Доктор, — закричала я, — идите скорее!
— Все кончено, — сказал маленький итальянец, наклонившись над диваном.
Я подошла к окну и отдернула двойные шторы. Серое утро вползло в комнату. Я погасила свечи.
В соседней комнате все еще сидели вокруг стола. Здесь лакеи переменили свечи, и комната, залитая их ярким светом, казалась каким-то другим миром.
— Нужно отменить бал, Жозеф, — обратилась я к зятю.
