Я догоню
И вдруг старик стал бредить:
- Джунгли... погоди, погоди, Федор Федорович... Потонем мы с тобой... ты беги... Беги... Не оглядывайся... Я догоню...
Он застонал и открыл глаза.
- Сами снимите мешочек. Спрячьте. Сберегите его... Передайте.
Губы его тихо шевелились, но слов уже нельзя было понять.
Дело не в сказке, а в намеке
На старом погосте в январский яркий солнечный день вся деревня хоронила незнакомого старого прохожего.
После похорон я задержался здесь еще на сутки. Возчики собирались в дорогу. В избу беспрестанно заходил народ. Каждый приходивший спрашивал меня, кто был этот прохожий, откуда и не дал ли какого наказа напоследок.
Я терпеливо вкратце повторял одно и то же: имени не сказал, сам издалека, из чужих стран, и что искал он, как в сказке, то ли живую воду, то ли что другое...
- Сказка - она и есть сказка, - недоверчиво сказал один возчик.
- Как бы не так, - возразил другой. - Да вот из нашей деревни люди уходили по сказке, шли по белу свету, искали белые реки...
- Так ведь не нашли!
- Одни не нашли, другие найдут! Нет, прохожий дело понимал...
- Так ведь нет чудес на земле, - утверждал я.
- Ну, живая вода есть на свете... Бьют где-то ее ключи... Есть она, эта вода...
- Сказки! Сказки! - говорил я и тут же ловил себя на том, что в глубине души я по-детски верю и в живую воду, и в молодильные яблоки.
А сам, держа в руках кожаный мешочек с какой-то неведомой картой, думал: сказка - сказкой, но дело не в ней, а в намеке, который неутомимо живет в каждой сказке. Так, может быть, и в этой карте таится еще неведомый людям намек?
Карта и записная книжка
Итак, остался у меня плоский небольшой потертый замшевый мешочек, потемневший и залоснившийся. Никанор носил его под рубашкой на прочном кожаном шнурке. В мешочке оказалась записная книжка, завернутая в кусок брезента, и карта.
Я осторожно расправил слежавшиеся листы книжки. Записи были сделаны черным мягким карандашом и хорошо сохранились.
На первой странице была только одна запись:
"Нашедший сию памятную книжку благоволит вернуть ее по принадлежности ее владельцу, Федору Федоровичу Сумбатову из России, проживающему в городе Москве" (дальше следовал адрес, который я, по вполне понятным причинам, здесь не пишу).
Не стану пересказывать чужие записи. Скажу только: я был взволнован всем, что узнал из этой записной книжки, Я понял - Сумбатов захвачен той же идеей, что и Веригин. Но к ее осуществлению идет с другого конца.
