– Митяй! Мы писали ведь к Ваське? – спросил атаман Еремеева.
– В первый день, как в Черкасск пришли, батька.
– А что ж он на отповедь?
– Невежа, нахальщик! – отозвался из толпы Наумов. – Гордится, знать, крепко: ни послов не шлет, ни сам не идет. Пошли-ка к нему меня, Тимофеич. Уж я наскажу ему ласковых слов... За рога приведу с повинной!..
– Ты с ним свару затеешь, а нам надо дружбой. Один у нас враг-то – бояре! – ответил Степан.
– Есаулов послать с дарами! – выкрикнул кто-то из казаков.
– Ладно, там разберемся... Пустить мужика, куды схочет сам. На что нам его! – прервал Разин.
Слава Василия Уса встревожила Разина. Кругом шумел свой огромный табор. Все было покорно воле Степана, но слова мужика не давали ему покоя.
"Единый должен быть атаман у всех казаков, – думал Разин. – Вон тогда, при Богдане, какая могучая Украина повстала – держава великая! Все атаманы и атаманишки под единую руку пришли... Говорят, что меня весь народ величает, ан – врут! Не в едином во мне народ спасения ждет. И сам ведь я ныне слыхал, как Ваську народ прославляет... В глаза-то первым меня зовут, а в сердцах как?.. Походи по стану, послушай, что бают, может, иное услышишь – не похвалу себе, а укор...
Ведь видать, что мужик не подсыльщик, от сердца все молвит... А к Ваське придет ли кто с эдаким словом про Стеньку, Разина сына?!"
Василий Ус лежал у лесного костра на овчинной подстилке. Перед ним стояла глубокая деревянная миска с похлебкой.
– Да кушай ты, Васенька, кушай, сыночек. Не станешь ись, язва тебя еще пуще замучит. Перво дело с твоей хворью – ись надо лучше. Грудиночка-то жирна-а!.. – уговаривала его старуха стряпуха.
– В душу нейдет. Отвяжись, мать! – отмахнулся Василий. – Укрой тулупом, знобит меня что-то...
– Туманом с реки потянуло – вот то и знобит! – отвечала старуха, уже укрывая его огромной шубой на волчьем меху. – Горяченькой похлебал бы – и легче бы стало!..
Василий смолчал. Он лежал, как груда огромных костей, набитых в кожу. Все большое бессильное тело атамана было словно чужое его живой русоволосой голове, на которой светились темные большие глаза. Кудрявая русая борода еще не серебрилась сединой.
– Знахарка прислала тебе щавельку. Велела сырым ись, – сказала старуха.
– Ну вот, угодила! Давай сюда. Я ныне будто корова – любую траву, а пуще с кислинкой бы ел.
Старуха придвинула к нему лыковую плетеную кошелку с щавелем. Василий набрал костлявой рукой полную горсть.
