Жаркое лето в Берлине | страница 22
– О, вам не стоило беспокоиться, – сказала Джой. – Энн с малых лет обедает со взрослыми.
– Мы с Патрицией всегда обедаем с мамой и папой, – поспешила подтвердить Энн. – Патриция еще маленькая и часто проливает на скатерть, а я большая и скатерть не пачкаю. – Поймав взгляд матери, она добавила: – Иногда и я проливаю, но зато умею резать мясо ножом!
– Очень похвально, Анна! – Тон Берты отнюдь не соответствовал ее похвале.
Слуга разливал вино.
– Мамми! – громко прошептала Энн. – Сказать ей, что меня зовут Энн, а не Анна?
– Мы будем звать ее Анна, – сказала Берта, как бы тем самым разрешив спор.
– Меня тоже зовут Анной, – шепнула заговорщически мать Стивена.
Стивен, желая предостеречь Джой, посмотрел на нее. И она вдруг поняла: Берта смотрит на девочку, чтобы заставить ее замолчать, отец нервно крутит кольцо от салфетки, призывая к вниманию.
Джой пожала ручку Энн – знак, известный обеим, – и Энн замолкла, переводя недоумевающий взгляд с одного лица на другое.
Отец произнес приветственный тост, и все присутствующие подняли бокалы. Опорожнив бокал, старик поставил его на стол и снова заговорил.
Переводила Берта.
– Отец просит извинить нашего старшего брата Хорста. Он находится сейчас в Каире по заданию правительства и поэтому лишен удовольствия приветствовать вас сегодня.
– Как жаль, что мы этого не знали! – воскликнула Джой. – Мы заезжали в Каир и были у пирамид!
– Возможно, это и к лучшему, – заметила Берта. – Брат занимает ответственный пост и вряд ли смог бы уделить вам время.
– У нас тоже не было времени, – резко вставил Стивен.
Джой удивленно взглянула на него, пораженная его тоном.
На минуту воцарилась тишина. Воспользовавшись этим, Энн повернулась к Гансу и спросила:
– Вы мой новый дядя?
– Нет, я твой двоюродный брат.
– Вот хорошо! У меня еще не было двоюродного брата. Могу я называть тебя Гансом?
– Можешь.
– Значит, теперь у меня есть тетя и двоюродный брат? И новые дедушка и бабушка.
Отец многозначительно откашлялся. Джой пошлепала Энн по коленке.
Бесшумно ступая, горничная разливала суп.
Обед был превосходным. Он проходил в молчании, которое нарушалось лишь во время смены блюд, когда можно было переброситься несколькими фразами по поводу путешествия Стивена на пароходе и затем на самолете из Лондона.
«Да, этот мир действительно отличен от нашего», – думала Джой. Установившийся, окостенелый мир! Воплощением этого мира является и эта громоздкая старомодная мебель, туго накрахмаленная скатерть из тончайшего дамасского полотна, салфетки у каждого прибора, большие, как чайные полотенца, множество серебра с монограммами, фарфоровая посуда с широким ободком – синего с золотом. Все тут было так не похоже на их солнечную столовую, где не было ничего лишнего, обставленную легкой современной мебелью, с посудой веселых расцветок! И на мгновенье она снова почувствовала себя чужой в обстановке, которая для Стивена была привычной. И эта отчужденность еще усилилась при взгляде на старинный портрет человека с мрачным лицом, похожего на отца Стивена, который смотрел на них из другого века.
 
                        
                     
                        
                     
                        
                    