Юному Пу не терпелось.
– Дай я им устрою, – проскрипел он. – Сейчас, па, а?
– Заткнись, сынок, – ответил старший и съездил своему отпрыску по лбу. А уж ручищи у него – будь спок!
– Па, я предупреждал тебя! – закричал младший дурным голосом. – Когда ты стукнул меня в последний раз, я предупреждал тебя! Теперь ты у меня получишь!
Он набрал полную грудь воздуха, и его крошечные глазки вдруг засверкали и так раздулись, что чуть не сошлись у переносицы.
– Хорошо, – быстро отозвался Пу-старший. – Толпа готова – не стоит тратить силы на меня, сынок.
Тут кто-то вцепился в мой локоть, и тоненький голос произнес очень вежливо:
– Простите за беспокойство, могу я задать вам вопрос?
Это оказался худенький типчик с блокнотом в руке.
– Что ж, – ответил я столь же вежливо, – валяйте, мистер.
– Меня интересует, как вы себя чувствуете, вот и все.
– О, прекрасно, – произнес я. – Как это любезно с вашей стороны. Надеюсь, что вы тоже в добром здравии, мистер.
Он с недоумением кивнул. – В том-то и дело. Просто не могу понять. Я чувствую себя превосходно.
– Почему бы и нет? – удивился я. – Чудесный день.
– Здесь все чувствуют себя хорошо, – продолжал он, будто не слышал. – Не считая естественных отклонений, народ здесь собрался вполне здоровый. Но, думаю, не пройдет и пары минут…
И тут кто-то гвозданул меня молотком прямо по макушке.
Нас, Хогбенов, хоть целый день по башке молоти – уж будь спок. Попробуйте, убедитесь. Коленки, правда, дрогнули, но через секунду я уже был в порядке и обернулся, чтобы посмотреть, кто же меня стукнул.
И… Некому было. Но боже, как мычала и стонала толпа? Обхватив головы руками все они, отпихивая друг друга, рвались к грузовику, где тот приятель раздавал бутылки с такой скоростью, с какой он только мог принимать долларовые билеты.
Глаза у худенького полезли на лоб, что у селезня в грозу.
– О моя голова! – стонал он. – Ну, что я вам говорил?!
И он заковылял прочь роясь в карманах.
У нас в семье я считаюсь тупоголовым, но провалиться мне на этом месте, если я тут же не сообразил, что дело не чисто! Я не простофиля, что бы там ма ни говорила.
– Колдовство, – подумал я совершенно спокойно. – Никогда бы не поверил, но это настоящее заклятье.
Тут я вспомнил Лили Лу Матц. И мысли дядюшки Лема. И передо мной – как это говорят? – Задребезжал свет. Проталкиваясь к дядюшке Лему, я решил, что это последний раз я ему помогаю; уж слишком мягкое у него сердце… И мозги тоже.
– Нет-нет, – твердил он. – Ни за что!
