А когда он закрывал глаза, чтобы мир перестал волноваться вокруг, как река, все решали, что он спит, и принимались говорить. Они говорили такое, чего никогда бы не сказали ни при одном краснокожем. Это Лолла-Воссики выяснил быстро, поэтому, когда черный шум особенно донимал его, так донимал, что у него появлялось желание улечься на дно реки и навсегда покончить с вечным грохотом, он брел в кабинет Бледнолицего Убийцы Гаррисона, падал на пол у его двери и слушал. Черный шум громом отдавался в голове, но не в ушах, поэтому голоса он слышал даже сквозь непрестанный рев черного шума. Он запоминал каждое слово, доносящееся до него из-под двери. Он знал все, что говорил Бледнолицый Убийца Гаррисон своим помощникам.
Но Лолла-Воссики никому не рассказывал о том, что слышит.
Лолла-Воссики вообще старался ничего не рассказывать. Все равно ему никто бы не поверил. «Ты пьян, Лолла-Воссики. Стыдись, Лолла-Воссики». Даже когда он не был пьян, даже когда он испытывал такую боль, что готов был убить кого угодно, лишь бы остановить ее, — даже тогда все твердили: «Ужасно, что краснокожий может так напиваться». И Такумсе, находящийся рядом, никогда не возражал — он был сильным и великим, а Лолла-Воссики — слабым и ничтожным.
На север, на север, на север шел Лолла-Воссики, беспрестанно напевая про себя: «Тысячу шагов на север, и я сделаю маленький глоточек. Черный шум очень силен, и я не знаю, где север, но все же иду, потому что не смею остановиться».
Сплошная темная ночь. Завеса черного шума столь плотна, что земля ничего не говорит Лолла-Воссики. Кажется, светлое сияние зверя сновидения исходит сразу отовсюду. Один глаз видит ночь, другой — черный шум. Должен остановиться. Нужно остановиться.
Лолла-Воссики долго выбирал дерево, после чего поставил на землю бочонок и сам опустился на траву, зажав виски между ног. Очень осторожно, поскольку ничего не видел, он ощупал со всех сторон доски, отыскивая затычку. Тук-тук-тук томагавком, тук-тук-тук — и затычка вышла. Он медленно вытащил ее пальцами. Затем наклонился, прижал рот к дырке, как будто целовал крепко-крепко, присосался, словно ребенок к груди, вот как крепко. Теперь поднять бочонок, потихоньку, медленно, очень медленно, не слишком высоко, ага, вот появился вкус, потекла огненная вода, один глоток, два глотка, три глотка, четыре.
Четыре — это предел. Четыре — это конец. Четыре — это истинное число, целое число, квадратное число. Четыре глотка.
