Среди рассказов о Сопротивлении мы тоже встречаем такие, которые не назовешь иначе как сказками. Разве не из сказки вышел чудесный стрелок в рассказе «Последним прилетает ворон»? Еще легче узнать сказку в рассказе «Домашние животные в лесу»: гитлеровский солдат, угнавший корову, – прямой потомок того крестьянина, что менял золото на корову, корову на овцу и так без конца, а его противник – удачливый горе-охотник – лишь новое воплощение сказочного «дурака».
За рассказами о войне идет группа ранних рассказов Кальвино. Сам он так характеризует их: «Я писал сперва рассказы «неореалистические», как тогда принято было говорить. То есть я рассказывал истории, которые случились не со мной, а с другими – или представлялись мне случившимися, или могли случиться, – и эти другие были люди, как говорится, «из народа». Но всегда немножко необычные, несколько странные, которых можно было бы показать только с помощью слов, произносимых ими, или поступков, совершаемых ими, не теряя времени на их чувства и мысли…»[1] Действительно, бросается в глаза, что в рассказах этой группы есть черты неореализма, которые наш читатель знает и по литературе и особенно по кино. Знакомым кажется сам мир людей, которые действуют в этих рассказах, – мир безработных, воров, бродяг, проституток: мы неоднократно видели его на экране в хорошо всем памятных фильмах. Жизнь сама указывала писателю на этих героев: война, оккупация, связанные с ней обнищание и безработица в первые послевоенные годы сорвали людей с насиженных мест, выбили почву у них из-под ног, деклассировали, выбросили на дно, зачастую искалечив морально… Внешне спокойно, как бы совершенно объективно рисует таких людей Кальвино: перед нами и в самом деле одни лишь их слова и поступки. Со всего города мчатся в порт алчные проститутки, привлекаемые магическим словом «доллары» («Доллары»). Один за другим проходят перед незадачливым и глуповатым полицейским полунищие обитатели большого, дома на окраине («Кот и полицейский»). В этих рассказах снова звучит одна из любимых тем Кальвино – тема несовместимости «мечты» (как продолжение «мира детства») и «трудной жизни»; впрочем, и сама «мечта» здесь уже искажена, искалечена, как и сами герои. Вот девушка в рассказе «Кот и полицейский»: она забилась на чердак, чтобы никто не мешал ей хотя бы почитать про «красивую жизнь», описанную в дешевом журнальчике. В рассказе «Ограбление кондитерской» перед нашими глазами проходит трагический фарс осуществления детской мечты у потрепанного жизнью обитателя «дна», в котором это мимолетное изобилие среди вечной нищеты будит такую алчность, что он превращается чуть ли не в животное. Боль за человека, искалеченного нечеловеческими условиями капиталистической действительности, встает в ироничных и злых рассказах этого цикла.
