— Ты молод, дерзок, но не безрассуден — пусть же будет по-твоему.
От обозов с добычей доносились крики, ругань. Воины метались, хватая что подвернется под руку. Один приторочил к седлу двух живых овец, второй — целую связку железных котлов, третий — молодую женщину, четвертый юртовый войлок. Мимо ехал Даритай-отчигин. Он нагрузил своего коня так, что из-за узлов еле видна была его маленькая голова.
— Дядя, — окликнул его Тэмуджин, — ты почему так мало взял?
Даритай-отчигин повернул к нему потное озлобленное лицо.
— Постыдился бы, племянник мой хан Тэмуджин… Уравнял нас с безродными воинами…
Рыжий, белоногий красавец конь закусывал удила, круто выгибал шею.
Эрхе-Хара левой рукой натягивал поводья, правой, стиснутой в кулак, потрясал над головой.
— У-у, чесоточные овцы!..
Нойоны стояли у входа в ханскую юрту, безучастно слушали его ругань.
Поодаль толпились пешие нукеры с луками в руках. Неподвижно висели четыре белых туга на высоких древках. И эти четыре туга, и эта большая юрта, и эти нойоны с нукерами были его. У-у, проклятые нойоны… Легко и покорно склонились перед ним, когда шел сюда с найманами. А сейчас так же легко готовы склониться перед своим прежним повелителем Тогорилом-братоубийцей.
Истребить надо было всех до единого! Стоят, как каменные истуканы, уверенные в своей неуязвимости. Рука потянулась к сабле, но, глянув на нукеров, он понял, что не успеет зарубить ни одного из этих трижды предателей. Закидают стрелами… Отпустил поводья. Конь вынес его из куреня в открытую степь. За ним скакали человек десять — пятнадцать его товарищей. С ними он был в изгнании, с ними пришел сюда, с ними уходит.
То ли ветер, то ли пыль бьет по глазам. Расплывается родная земля, затуманиваются вершины сопок. Великий боже, где ты? Где твоя правда и справедливость? Почему не сгинул, не издох в песках пустынь, не утонул в реках, не пал от рук разбойных людей братоубийца хан?
Страна найманов, его вторая родина, встретила Эрхе-Хара унынием и печалью народа: тяжело болел великий правитель, мудрый человек Инанча-хан.
Что будет со страной, если он умрет? Кто сможет заменить его?
В ханской ставке было тихо. У голубого островерхого шатра в скорбном молчании толпились люди. Эрхе-Хара пропустили в шатер. Инанча-хан лежал на толстых шелковых одеялах. Его лицо безобразно распухло, почернело, глаза заплыли, из круглого рта с хрипом вырывалось дыхание, колебля редкие седые усы. Возле хана с правой стороны на коленях стояли два его сына, Таян-хан и Буюрук, и юная наложница тангутка Гурбесу, с левой стороны сутулился длиннорукий, уродливо-нескладный Коксу-Сабрак, о чем-то шептались сын Таян-хана Кучулук, хмурый подросток, и главноначальствующий над писцами, хранитель золотой ханской печати молодой уйгур Татунг-а.
