6
— Миклош, — зовет Аполка, — где ты, Миклош? Почему все время уходишь?
— Миклош, — отец в иссеченном гайифскими саблями доспехе зажимает рану рукой, — где ты, Миклош?
— Миклош, — Янчи со связанными руками опускается на колени, на щеке — рабское клеймо, где ты, Миклош?
— Миклош, — Барболка тянет к нему обнаженные руки, — где ты, Миклош?
Барболка?! Но вот же она! Рассыпаются, стекают с трех лиц родные черты, три Аполки стоят и смеются, четвертая поднимает над головой белый сверток, — Возьми сына, Миклош, мне тяжело его держать, я его сейчас уроню…
Весь мир заполняет отчаянный плач. Это не морок. Все, что угодно, только не это!
— Нет! — вскакивает Миклош, — не смей!
— Я тебя вижу, — кричит первая Аполка,
— Поцелуй меня, улыбается другая, сбрасывая с плеч сорочку,
— Накорми меня, — просит третья,
— Иди ко мне, — обещает четвертая, — иди я отдам тебе сына.
— Будь ты проклята, ведьма!
— Ты сам себя проклял!
— Ты меня обманул
— Ты меня не любишь…
— Твоя клятва на твоей шее, твой грех на твоем сыне.
— Иди ко мне, Миклош… Ты — мой, сын — твой. Отдай себя, возьми его. Смотри, вот он, вот!
— Будь по-твоему, гадина!
— Стой! — хватка у Сакацкого господаря была железной, — не ходи… Себя погубишь, сына не спасешь.
— Пал, я должен!
— Нет!
7
Это сын Миклоша! Заступнички-мученички, это сын Миклоша!
Пал держал Миклоша за руки, хрипели, роняя клочья пены, ошалевшие от ужаса кони, а на краю поляны смеялась, трясла белым свертком Магна Надь, поправлял шляпу Ферек, супил брови папаша да крутила хвостом довольная Жужа. Отец, бывший жених, убитая ведьма, собака… Они знали Барболку Чекеи и пришли за ней. Охотнички Боговы, почему за нее должны платить Миклош, Аполка, их ребенок? Она сама за себя ответит!
Барболка передернула плечами и перекинула косы на грудь. Жить хотелось отчаянно, до крика, но ничего не поделаешь, сама во всем виновата. Взяла браслет из дури да корысти, отдавай теперь руку с головой.
Жужа шагнула вперед, из открытой пасти высунулся язык, словно в жару, Ферек поправил жилетку, Гашпар Чекеи ругнулся и поскреб голову, будто со сна, Магна улыбнулась, еще выше подняв ребенка. Заступнички-мученички, она всегда всех ненавидела, такие только и умеют, что злобствовать да завидовать. Их хоть в золоте купай, хоть на облако посади, все одно ядом изойдут, и все вокруг потравят.
Барболка снова глянула на разряженную мельничиху, слишком подлую, чтоб ее бояться, и рванула гребни, отпуская на свободу волосы. Таких кос у Магны на этом свете не было, и на том не выросло.
