— Мяу! Дай молока!
— Да где ты, ни дна тебе, ни покрышки!
— Нет у меня молока, выходи!
— Мяу! — Барболкина коса за что-то зацепилась… За щербатую доску! Девушка кое-как высвободила прядку, угодившую в трещину, и тут ее дернуло за юбку. Раздался тоненький смех. Словно колокольчики зазвенели.
— Мяу! — кто-то легонько шлепнул по плечу.
— Мяу! — со стола упала и разбилась кринка. Старая, старше Барболки, пустая, с облупившимся рисунком. Мать в ней ставила на стол молоко, тогда у них еще были козы.
— Собери черепки, Барболка, — сказала мамка, — негоже дом запускать. Что ж вы тут, без меня, все прахом пустили, словно и не люди.
Девушка послушно бросилась собирать осколки и вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. Из-за разбитой крынки, пропавшей Жужи, горьких материнских слов, подлой Магны, пьяного отца и из-за гици Карои, который и думать забыл о пасечнице, а зачем-то снится.
— Ты чего? — теперь тоненький голосок казался знакомым, — глупая… Плакать плохо.
Теплые пальчики сжались на запястьях, отдирая ладони от лица.
— Не надо плакать, — огромные глаза, взлохмаченные кудри. только в волосах на этот раз не ландыши, а цветы рябины, — надо петь. Всегда петь…
— Это ты мяукала? — зачем-то спросила Барболка, — ты зачем пришла?
— Я забыла, — надула губки девочка, — ты меня рассмешила, и я забыла.
— Ты хочешь здесь жить? — почему она голенькая? Только волосы до земли да серебряная эспера[5] на шее. Откуда у нее эспера?
— Ты глупая, — девочка погрозила Барболке пальчиком, — жить здесь нельзя. Совсем нельзя… Я вспомнила! Пойдем.
— Куда?
— Далеко, — малышка глянула на поднявшуюся над домом луну, — за воду, к огню… Идем, а то поздно будет
Это сон или нет? Гаснущий закат, девчонка со светлячками, мамин голос, разбитая крынка. Если это сон, может, за ним придет другой сон. Про гици.
— Идем, — торопила девчонка, — не бери ничего, здесь все умерло.
— Как же? — уйти из родного дома страшно. Даже если знаешь, что это сон. Даже, если собираешься уходить наяву, — вот так, сразу…
— Ты живая, — девочка склонила головку к правому плечу, — ты поешь, не трогай мертвое. Брось…
Мертвое? И в самом деле… Пчел днем не было, даже муравьев с комарами куда-то делись. И все-таки вот так уходить с голым ведьменышем на ночь глядя.
— Сейчас отец придет, — зачем-то сказала Барболка, — его кормит надо.
«накормлю его телом розовым, — вдруг запела девчонка, — напою его кровью алою, кровью алою, горячею.
Замолчи, — прикрикнула Барболка, — это гадкая песня.
