— Да-да, конечно... Мне еще долго... — рассеянно пробормотал художник, не отрывая взгляда от рисунка. Второго можно ударить, он даже не поймет, что случилось. Сколько же у них времени? Вряд ли больше двадцати минут, но не меньше десяти.
Скрипнула дверь. Замечательная толстая дверь, окованная медью, не имеющая окошечка. Диамни уронил уголек и, наклонившись за ним, глянул на стражника. Тот дремал, привалившись к спине. Рот полуоткрыт, по руке гуляет муха.
— Воин... — вполголоса произнес художник. — Воин не соблаговолит...
Не соблаговолил. Спит. Хвала Ушедшим, спит! Если проснется, то... То Диамни Коро поправляет шкуры, на которых лежит натурщик.
— Мой эпиарх…
Тот даже не пошевелился.
— Мой эпиарх, стражник спит. А я... Я знаю, что ты невиновен.
— Знаешь? Откуда?! — Эпиарх резко вскинул голову. Это было так красиво, что рука художника невольно дернулась сделать несколько штрихов, но Диамни помнил, зачем пришел.
— От тебя самого. — Диамни встал на колени рядом с узником и принялся сосредоточенно расправлять шкуры. — Я рисовал все три дня на суде... Я, как и все, верил в твою виновность. Улики были неопровержимы, но мои руки делали свое дело. Сегодня я показал свои рисунки мастеру, и он сказал, что ты невиновен. Я подумал, что ослышался, но учитель приказал мне смотреть на твое лицо пять минут. Когда мастер перевернул часы, я понял, что он прав. Мой эпиарх, ты не насильник и не палач... Я не знаю, как вышло, что все указывает на тебя, но это ложь.
— Доведи до ума свою картину. — Эпиарх откинул рукой золотистую прядь, звякнули цепи. — Может, кто-нибудь когда-нибудь, глядя на нее, усомнится в моей виновности.
— У нас мало времени, сейчас вернется монах... Мой эпиарх, ты можешь спастись. Пенная река начинается в катакомбах. Ты — отменный пловец, я знаю... Ты выплывешь.
— С этим? — Ринальди чуть приподнял скованные руки.
— Завтра, когда замкнут замок... Отойди, чтобы тебя не заметили снаружи, и жди. Ночью я приду. Принесу кинжал и отмычки. Одежду не получится — если она коснется решетки... Да и зачем пловцу одежда? Я встречу эпиарха у водопада и принесу все, что нужно. Я буду ждать десять дней.
Он едва успел вернуться на свое место, когда явился высоколобый, которому явно больше некуда было спешить. Диамни вздрогнул, словно от неожиданности, и вновь взялся за грифель. Утешитель отчитал гвардейца за леность и замолчал. Ринальди продолжал смотреть куда-то вдаль. О чем он думал? Диамни хотел верить, что о свободе. Если эпиарх победит свое отчаяние, он выплывет.
