– Доброе утро, – говорит она.
– А что, еще утро?
– Представь себе.
Ричард сидит и дальней комнате. Комнат в квартире всего две. Та, что поменьше, – кухня, в которую попадаешь с порога, Ричардова жизнь (вернее, то, что от нее осталось) протекает в большой комнате. Кларисса идет мимо древней плиты и глубокой белой ванны (тускло сияющей, как мрамор, в вечных сумерках), сквозь слабый запах газа и несвежей еды, мимо поставленных друг на друга картонных ящиков, набитых… бог знает чем, мимо овального зеркала в позолоченной раме, в котором (всегда шок, даже если ты этого ждешь) мелькает Клариссино бледное отражение. Постепенно она научилась не обращать внимания на зеркало.
Вот купленная ею итальянская кофеварка, сплошь хром и черная сталь, постепенно приобщающаяся к пыльному братству прочих неиспользуемых предметов. Вот подаренные ею медные кастрюли.
Ричард сидит в кресле. Шторы задернуты, вес шесть или семь светильников зажжены, Впрочем, света от них не больше, чем от одной обычной настоль ной лампы. Ричард – в дальнем углу в своем идиотском фланелевом халате (взрослой версии темно-синего детского халатика, разрисованного космическими ракетами и астронавтами в шлемах), изможденный, величественный и нелепый, как королева, которую давно свергли, а она все продолжает сидеть на троне.
Бормотание прекратилось. Он сидит откинув голову и зажмурившись, словно слушает музыку.
– Доброе утро, милый, – повторяет Кларисса. Глаза распахиваются.
– Вы только посмотрите на эти цветы!
– Это тебе.
– Я что, уже умер?
– Они для приема. Сегодня голова болела? Меньше. Спасибо.
– Ты спал?
– Не помню. Да. Кажется, спал. Спасибо.
– Ричард, сегодня чудесный солнечный день. Ты не возражаешь, если я впущу немного света?
– Как хочешь.
Она подходит к ближайшему из трех окон и не без труда раздвигает засаленные холщовые занавески. Комната наполняется компромиссным дневным светом, сумевшим просочиться в пятнадцатифутовый зазор между домом Ричарда и шоколадно-кирпичной стеной соседнего дома-близнеца. По ту сторону колодца двора окно старой сварливой адовы: подъемные жалюзи, керамические фигурки на подоконнике (осел, впряженный в повозку, клоун, ухмыляющаяся белка). Кларисса поворачивается к Ричарду. Его лицо со всеми впадинами, морщинами и складками, высоким лоснящимся лбом и вмятым боксерским носом выплывает из темноты, как поднятая на поверхность затонувшая скульптура.
– Глаза режет, – говорит он. Свет тебе полезен.
