Для того чтобы разрешить возникший парадокс, Фергюсон предложил следующую интерпретацию придуманной им игры. Каждый раз, когда бросают три кости, начинается бытие тысячи различных миров, в каждом из которых выпадает различное число очков. Человек, бросающий три кости, есть не что иное, как единичная точка в тысячемерной вселенной, причем каждое измерение, возможно, содержит дальнейшее разветвление путей судьбы игрока. Становится ясно, что человек может с определенностью выиграть лишь в одном из этих многочисленных миров. Неопределенным остается только одно — совпадет ли выигравший мир с тем миром, в котором игрок полагает свое существование.
Фергюсон заключил, что, иными словами, в каждый момент времени все возможные исходы, могущие выпасть в данном положении, формируют ветвящуюся иерархию возможных вселенных. Действительно, он зашел так далеко, что предположил, будто все эти миры вечны и существовали во все времена, поэтому жизнь человека представляет собой простое следование по определенному маршруту, проложенному по единственной тропе среди всех ее разветвлений. Например, когда на нас напали те уличные драчуны, возник мир (или даже множество миров), в котором Фергюсон погиб, и еще большее множество других миров, в которых он выжил в той или иной форме (например, став инвалидом или получив пренебрежимо легкие раны). В тот момент, когда существовала неопределенность и исход был неясен, а на тело Фергюсона продолжали обрушиваться удары, он увидел бесконечный веер расходящихся путей, одни из которых вели к смерти, а другие — к жизни. Ему, Фергюсону, было предназначено пройти по одной из этих дорог. Возможно, его путь был предначертан в момент первичного акта творения. Но были и другие Фергюсоны, другие души, которые должны были с необходимостью пройти другой дорогой. Его душа была представлена не в единственном числе, ветвясь и расщепляясь в каждый из следующих друг за другом моментов времени. Только в миг величайшего кризиса, когда казалось, что множество путей ведут к уничтожению, их расхождение в разных направлениях оказало смутное воздействие на его чувства. В тот момент он представлял собой бесчисленное множество душ, а значит, вообще лишился души.
Фергюсон собирался посвятить свое эссе знаменитому Дэвиду Юму. Правда, Юм не видел его работу и вряд ли одобрил бы ее, если бы прочитал. С точки зрения эмпирика, фергюсоновская вселенная возможных миров является абсурдом, ее бесчисленные ветви, по определению, не поддаются наблюдению (за исключением моментов мистического прозрения) и пребывают вне возможности доказать или опровергнуть их существование. Их действительное существование было, по Фергюсону, «догматом веры, поднятым на щит убеждением в том, что Природа во всех своих проявлениях должна быть логичной и законченной». Иначе говоря, Фергюсон верил в то, что истину мира можно открыть путем логического анализа. Он действительно зашел столь далеко, что утверждал, будто все формы наблюдения неточны по самой своей сути и вводят исследователей в заблуждение, и что экспериментальные науки способны внести в умы лишь путаницу.
