Пуаро ослепительно улыбнулся:
— Почему же дико? Так оно и есть.
— Что же, ваши волосы чернеют вместо того, чтобы седеть?
— Вот именно.
— Но ведь с научной точки зрения такое невозможно!
— Напротив.
— Очень странно. По-моему, это противоречит законам природы.
— Как всегда, Гастингс, вы умны, но скользите по поверхности. Годы вас не изменили! Вы наблюдаете факты и верно их объясняете, сами того не замечая! Озадаченный, я уставился на Пуаро. Не сказав ни слова, он удалился в спальню и вернулся оттуда с бутылочкой, которую и протянул мне. Все еще ничего не понимая, я взял пузырек в руки. На нем было написано: “Ревивит. Восстанавливает естественный цвет волос. Красителем не является! Пять оттенков: пепельный, каштановый, золотистый, коричневый, черный”.
— Пуаро! — воскликнул я. — Вы краситесь?
— А, наконец-то вы поняли!
— Так вот почему ваши волосы стали чернее, чем в прошлый мой приезд!
— Разумеется.
— Боже мой! — сказал я, справившись с удивлением. — Надо полагать, когда я приеду в Англию в следующий раз, вы будете носить накладные усы… А может быть, они и сейчас накладные?
Пуаро скривился. Усы были его слабостью — он чрезвычайно ими гордился. Мои слова задели его за живое.
— О нет, нет, mon ami[2]. Даст Бог, до накладных усов еще далеко. Подумать только — накладные усы! Quel horreur![3]
И Пуаро с усилием потянул за усы, чтобы я удостоверился в их подлинности.
— Ну-с, пока они просто великолепны, — заметил я.
— N'est-ce pas?[4] В Лондоне я не видел усов, равных моим.
“Есть чем гордиться”, — подумал я, но ни за что на свете не сказал бы этого вслух, чтобы не оскорбить моего друга в его лучших чувствах.
Вместо этого я спросил, продолжает ли он трудиться на своем поприще.
— Мне известно, — сказал я, — что вы уже давно отошли от дел…
— C'est vrai.[5] И взялся за выращивание тыкв. Но вслед за этим случилось убийство — и я послал тыквы к чертовой бабушке. И вот с тех пор — вам-то, конечно, это уже приходило в голову — я веду себя как примадонна, которая каждый раз дает свой прощальный концерт. И этот прощальный концерт повторяется снова и снова.
Я засмеялся.
— По правде сказать, это очень близко к истине. Каждый раз я повторяю: все, хватит. Но нет, появляется что-нибудь новое! И надо признать, друг мой, что отставка мне не по душе. Если серые клеточки не работают, им конец.
— Ясно, — кивнул я. — Вы заставляете свои серые клеточки трудиться, но умеренно.
— Вот именно. Я стал разборчив. Теперь Эркюль Пуаро отбирает для себя только самые вершки.
