Я исподтишка посматриваю на Фаусто. Он хватается за свою рюмку коньяка и одним махом опрокидывает ее. Потом, не поднимая глаз, смотрит в стол.
— Фаусто!
— Да, папа?
— Что ты можешь сказать?
— Я постараюсь!
— Флора!
— Да, папа?
— Расшевели своего мужа! Тиция! Я хочу серьезно поговорить с тобой. Речь идет о нашей империи. Ты красивая женщина. А что ожидают от красивой женщины в наших кругах? Отвечай, дитя мое!
Я молчу.
— Что она родит красивых детей! — рявкает Гермес. — Поняла? И больше ничего. А вовсе не то, что она будет перестраивать квартиры, продавать дома или придумывать никому не нужные ткани и мебель.
Мы хотим внуков! Дельных внуков, раз сыновья ни к чему не пригодны! Я ясно выражаюсь?
— Да, папа.
Гермес откашливается.
— Ты целый год замужем. Мы ждем и ждем. Посмотри мне в глаза. Ты бесплодна?
Фаусто поднимает голову.
— Это уже слишком, папа!
— Закрой рот! — взрывоподобно отрезает Гермес. — Я разговариваю со своей невесткой. Итак, дитя мое, ты не ешь мяса. Ты не ешь рыбы. Ты питаешься, как индийский гуру. Ты больна?
— Нет, папа.
— Что сказал доктор Фокар, к которому я тебя посылал?
— Он сказал, что у меня все в порядке. Правда, папа. Мне очень жаль, но…
— Что значит «тебе жаль»? Ты не хочешь детей? Из принципа?
— Хочу! Еще как хочу! Но Фаусто… Ты должен поговорить с ним. Это не делают в одиночку.
— Фаусто? — удивленно переспрашивает Гермес. — Как Фаусто? Он уделяет тебе недостаточно внимания?
Теа хихикает и толкает в бок Ганимеда, который охотнее всего залез бы сейчас под стол. Интимные разговоры вызывают у него ужас. Он боится их, как черт ладана. Еще никогда он не был так смущен — то краснеет, то бледнеет и вообще не решается поднять глаза.
— Беременность портит фигуру, — роняет Мелина, будто разговаривая сама с собой. — Была бы у меня такая симпатичная фигура, я бы, честно говоря, тоже не стала уродовать ее ради ребенка.
— Не будь такой злобной, — ставит ее на место мать. — Так, Тиция, что там с Фаусто? Он импотент?
— Мама, я прошу тебя! — вскакивает Фаусто.
— Сядь! — выходит из себя Гермес. — Мы среди своих. Я могу откровенно поговорить со своими детьми? Итак, в чем дело? Я жду ответа! Только быстро!
Фаусто плюхается на свой стул и сверлит меня глазами. Молчи, приказывает его взгляд. Что мне делать, черт побери?
— Итак, что он делает неправильно, мой господин сын? — Гермес грохочет все громче и громче. — Он пьет? Храпит? Бродит во сне? У него определенные склонности, которые ты не одобряешь? Что он делает или, наоборот, не делает?
