- Если чо еще мокрое, снимай! Жарко будет...
Она не ответила, легла на нары, закрылась, сколько позволило одеяло.
Тушенка показалась Кате на редкость вкусной, и чай пила, захлебываясь и обжигаясь. Потом стало жарко, и одновременно хотелось спать крепко и беспробудно, и невозможно было уснуть, потому что возвращалась к ней жизнь и нежелание жить. Ей вспомнился сон, что часто мучил ее в детстве, когда она просыпалась в слезах и с криком. Снилось ей, будто идет она куда-то и приходит к краю Всего, что есть. Что всего лишь в двух шагах от нее вверх, вниз и вперед - по всем измерениям - серая мгла, именно серая, а не черная, если бы черная, то это просто темнота, а в темноте непременно что-то есть, что просто невидимо. Здесь же серая мгла - и это есть ничто, конец всего и ее жизни тоже! И она вынуждена сделать эти два шага в ничто, и не может воспротивиться им, - ноги сами несут ее туда, где она не упадет и не взлетит, это было бы не так страшно! Ее просто не станет! И в этом ужас!
Сейчас Катя знает, что снился ей сегодняшний день. Ее будущее - серая мгла. Даже о Сашке она не хочет думать. Эта страница захлопнута. Может быть, правда, можно притвориться и попробовать все сначала. Приехать домой, к ее суматошной и вечно занятой маме, лечь вечером на кушетку, утром проснуться и, сделав вид, что ничего страшного не было в ее жизни, накинуть плащ на плечи, тряхнуть головой и выйти на городскую улицу молодой женщиной, желающей жить!
Моня склонился над ней, шевеля губами.
- Что?
- Лицо... все... - прошептал Моня.
- Что лицо? - не поняла она.
Он пошарил рукой на полочке у окна, подал ей осколок зеркала. Губы распухли, под глазами синяки, ссадины на щеках, а на шее и груди - память пьяной Степановой страсти.
- Изуродовал! - прошептала она.
- Пройдет, заживет, - успокаивал Моня. - Ты все равно красивая. Фильки что-то долго нет, - добавил без всякой связи.
- И не надо, - ответила Катя. Она никого не хотела видеть. Фильку тем более. Хотя не знала почему.
Моня сидел на чурке около столика, смотрел на лампу, подперев ладонями подбородок, выпятив губы, и нашептывал сбивчиво:
- Там, на подъеме, когда ты упала, я так испугался... И когда Степан на меня... Тоже испугался... Он бы задушил меня, ведь да?
- Задушил бы! Но не нужно об этом! Давай спать!
- Ага, - ответил Моня, не шевелясь и все так же расширенными зрачками глядя на колеблющийся под стеклом язычок пламени лампы.
"Мальчишка! - подумала Катя. - Совсем мальчишка!"
