Волчанов развязал тесемочки, раскрыл папку. Полистал документы, потом оживился, вытащил несколько скрепленных листков и стал внимательно их изучать.
Добрынин из-за любопытства приподнялся, хотел перегнуться и заглянуть в эти бумаги.
— Ты извини, Паша, — остановил его Волчанов. — Понимаешь, эти документы только для служебного пользования. Тут уж порядок такой, ничего не поделаешь. Но все, что надо, я тебе вслух прочитаю. Добро?
— Ну, раз порядок… — Добрынин развел руками.
Он сидел и терпеливо ждал. Минут через пятнадцать Волчанов отвлекся от бумаг.
Лицо его было серьезным.
— В общем, — заговорил он немного замедленно, словно подбирал слова, — Маняша твоя умерла… От болезни. Похоронена там же, в Крошкино. Кавалер ордена Ленина, и вот медалей у нее много было… Петр, младший твой, в войну погиб… геройски. Ну а Дарья жива, живет в Киеве. Замужем, трое детей. Муж — инженермостостроитель, а сама Дарья — учительницей в школе. Вот так…
— Слушай, Тимоха, — проговорил упавшим голосом Добрынин. — У тебя тут выпить есть?
— Нет, не разрешают здесь, — сказал Волчанов. — Нам не разрешают, военным…
— Жаль, — Добрынин прикусил губу. — У меня в вещмешке есть фляга, но вещмешок милиционер забрал утром… на входе…
— А-а, — выдохнул Волчанов, — это не проблема! Сейчас!
И он позвонил на милицейский пост, приказал срочно принести ему находящийся у них вещмешок товарища Добрынина.
Народный контролер оторопелон никогда не слышал, чтобы Волчанов так громко и строго кричал на кого-нибудь, как он кричал в этот момент на дежурного милиционера.
Через минуту бледный милиционер занес вещмешок и тут же убежал как-то совершенно не по-военному. Не попрощавшись, не отдав чести.
— Ну, доставай! — Волчанов кивнул Добрынину на мешок.
Пока пили, поминая друзей, Ваплахова, товарища Тве-рина, зашел на минутку полковник Омельченко — принес скрученный и перевязанный бечевкой матрац и повоенному свернутое в «сосиску» зеленое одеяло.
На следующий день с шести утра тысячи репродукторов разносили по Москве тяжелую классическую музыку, прерываемую каждые десять минут официальным сообщением о смерти товарища Тверина.
Когда Добрынин проснулся, услышав эту музыку, Волчанова в кабинете не было. Его матрац и одеяло были уже скручены и лежали в углу.
Добрынин оделся, выпил воды из графина, стоявшего на подоконнике. Выглянул на улицу.
Окна кабинета выходили на Красную площадь. Добрынин увидел, как два десятка дворников под надзором милиционеров сметают с булыжника площади опавшие листья, собирают их в кучи и, полив бензином из канистр, поджигают.
