Грибанин так увлекся, так горячо и проникновенно рассказывал, что Саплухов внезапно искренне, по-настоящему запереживал за этого парня, словно бы история, рассказывавшаяся за столом, не была вымыслом, а была самой настоящей журналистской правдой.
В какой-то момент он ощутил огромную любовь к Грибанину, любовь и уважение к этому инженеру человеческих душ. Ведь буквально за десять минут он не только сумел заставить внимательно слушать его рассказ, но сумел заставить ученого поверить в него!
А Грибанин все продолжал. У Нины Петровны в глазах блестели слезы.
А по спине ученого бежали испуганные мурашки — такое состояние у него возникало прежде только во время филармонических концертов, на которых исполнялись мощные, доводящие до нервного истощения произведения Иоганна Себастьяна Баха.
На Подкремлевские луга пришла зима. Выпал снег, покрыл тонким слоем землю и широколапые еловые ветки, покрыл крыши обоих шалашей.
Особенно холодно не было, но сидели теперь старик, Банов и Клара всегда поближе к пламени костра. И кушали так, и письма читали, и писали. Банов все никак успокоиться не мог — все улыбался без конца и без причины. Стало ему теперь и жить веселей, и работать легче. Теперь он письма только читал, а Клара на них отвечала.
По вечерам после ужина играли с солдатом в домино — каждый вечер по три игры. Как-то легко к этому привыкли и играли с удовольствием и даже с некоторым азартом.
Единственно, что чуть-чуть огорчало Банова, так это-то, что приходилось им теперь стариковскую порцию еды каждый день на троих делить. Желудок Банова сразу заметил, что порции уменьшились, и иногда по этой причине болел или просто урчал.
В принципе солдат на второй же день предупредил их, что поваразербайджанец две порции ни за что не даст. Но тогда они все дружно махнули рукой.
— Разве еда — это главное? — сказал тогда старик. Однако через день Кремлевский Мечтатель решил еще раз поговорить на эту тему. Говорил он без всяких намеков, а просто использовал ситуацию с едой для разоблачения христианства.
— В Библии написано, — говорил он, — что тремя хлебами можно пять тысяч людей накормить… или, может быть, наоборот — пятью хлебами три тысячи людей?.. В общем, товарищи, не важно. Главное — очевидная неправда данного утверждения! Можете вот вы себе представить, что моей порцией завтрака можно накормить четверых или пятерых едоков?
Банов и Клара, конечно, согласились с Эква-Пырисем.
Больше к разговору о порциях не возвращались. Терпели молча и без жалоб.
