— Никак нет, товарищ капитан. Только что выходили...
Раздался стук в дверь.
— Да, да, — сказал Кацуба. — Не заперто.
Вошел командир эскадрильи капитан Хижняк. Усталый, в стареньком стираном комбинезоне, с шлемофоном на поясе и планшетом через плечо.
— Не спите, старшина?
— Никак нет, товарищ капитан. Проходите, пожалуйста.
Кацуба подал капитану стул, а для себя вытащил из-под стола патронный ящик.
— Я после ночных полетов — как лимон выжатый... — виновато сказал капитан. — До дома не доскрестись.
— Хотите чаю?
— Чаю? — переспросил капитан. — Чаю — это хорошо... Послушайте, старшина, а у вас чего-нибудь другого, покрепче, не найдется?
Доставая со стеллажа чайник, Кацуба на секунду замер. Пауза была почти невесомой, он тут же повернулся к капитану и легко, не разыгрывая сожаления, сказал:
— Никак нет, товарищ капитан. Не держу. Чаю хотите?
Хижняк вздохнул. Ему не столько хотелось выпить, как просто так, по-человечески, посидеть со старшиной, пожаловаться ему на что-нибудь, в ответ услышать такую же жалобу и убедиться, что Кацуба подвержен тем же человеческим слабостям, каким подвержен и он, Хижняк. А еще Хижняк хотел послушать о фронте. Сам он до сих пор не воевал, и чувство вины не покидало его ни на секунду...
— Да нет, спасибо, — отказался Хижняк от чая. — Вот покурю и пойду...
И тогда Кацуба пожалел капитана и положил на стол пачку «Дуката».
— Попробуйте.
Хижняк закурил, с удовольствием затянулся и сказал:
— Да, в нашем ПФС таким не разживешься.
— Инвалид один на толкучке торгует.
— Дерет, наверное, три шкуры...
— Ничего, терпимо. На что мне еще тратить?
Капитан посмотрел на висящий танкистский китель и фуражку с черным околышем.
— Храните?
— Нехай висит до своего часа.
Никак не получался у капитана Хижняка откровенный разговор!
— Вы знаете, Кацуба, я уже давно хотел вам посоветовать...
— Слушаю вас, товарищ капитан.
— Вы бы с курсантами того... полегче, что ли... А то вы их больно круто взяли... А? Все-таки это, как говорится, авиация. Тут своя специфика в отношениях... Не как в других родах войск.
— Но авиация-то военная?
— Конечно, военная, — излишне торопливо подтвердил Хижняк. — Но вот они скоро у нас летать начнут, а тут... Чего скрывать? Полеты начнутся — каждый день своей жизнью рисковать будут. Это на таком-то удалении от фронта! А потом вы на них поглядите — они же дети совсем еще... Дети, старшина...
* * *
... И тогда Кацуба вдруг снова увидел грязную снеговую лужу, обожженного окровавленного мальчишку в слезах — своего башенного стрелка, и услышал его предсмертный захлебывающийся тоненький крик: «Старшина-а-а!»
