И что-то не складывалось, не склеивалось в их отношениях. Простые и отчетливые представления Ольги о жизни не вязались со сложными, невыразимыми в словах исканиями Ларри. Он приходил ко мне, жаловался на бессмысленность бытия, на то, что он не находит общего языка с ольгиным жизнерадостным мальчиком-хоккеистом, на то, что он не верит, что люди, в принципе, способны понимать друг друга и существовать совместно, и что если бы был простой и безболезненный способ прекратить всю эту бессмысленную суету, то он бы его выбрал. И я пугалась, мне мерещилось безжизненное тело Ларри, лежащее на дне Фонтанки, я звонила ему вечером, проверяя, все ли в порядке, и, провожая его в очередной раз в Америку, я испытывала противоречивые чувства — с одной стороны, вся наша семья так к нему привязалась, что чего-то без него уже не хватало, с другой — я с облегчением вздыхала, потому что с отсутствием Ларри уменьшался и круг наших проблем.
А проблем, и правда, прибавилось, когда Ларри принял решение затеять в России бизнес. Это свое решение он объяснил тем, что оно оправдывало его систематическое пребывание в России с точки зрения здравого смысла — он мог бы чаще проводить время с Ольгой и ее сыном, без спешки и суеты разбираясь, смогут ли они когда-либо в будущем стать настоящей семьей. Но мне кажется, оно также давало ему возможность быть там, где ему так нравилось, куда рвалась его душа, где люди, по его мнению были добрее и искреннее, и жили жизнью, хоть и трудной, но более естественной и полной событий.
Его любовь к России была темой наших с ним ожесточенных споров. В очередной раз приехав вскоре после августовского кризиса 1998 года, Ларри сожалел, что не смог приехать раньше, и делился, как сильно он хотел быть здесь, чтобы в трудный момент быть ближе, чтобы проходить вместе с русскими через все испытания. На это я возражала, что, на самом деле, России и русским ни жарко, ни холодно от такого события, как его приезд, что он живет здесь, как американец и турист, меняет доллары по более выгодному вследствие кризиса курсу, а при первой настоящей заварухе может в любой момент сняться и улететь в Америку. Я говорила, что если он, и правда, так неравнодушен к России, то ничто не мешает ему разорвать свой американский паспорт и попросить в России политического убежища, или хотя бы и не рвать паспорт, а пойти работать волонтером в детский дом, где преподаватели не держатся более полугода из-за жутких психологических нагрузок, грошовых зарплат, тяжелых условий. И если он со всем этим справится, то я, может, и поверю его торжественным декларациям.
