Мы.
— Ради торжества правосудия, — продолжала Стейси. — Ради общества. Кем бы он ни был, нельзя допустить, чтобы такое сходило с рук.
— Как ты относишься к доктору Мейту?
— Почти никак — ни хорошо, ни плохо. Доктор Делавэр, во время наших предыдущих встреч я никогда не была с вами до конца искренна. Не говорила о том, как плохи дела у нас в семье. Но это действительно так — мы почти не общаемся друг с другом. Мы живем вместе — существуем рядом. Но... нас ничто не связывает.
— Это началось с болезни твоей матери?
— Нет, раньше. Когда я была маленькой, а мама здоровой, нам, наверное, было очень весело вместе, но я ничего не помню. Не поймите меня превратно — я вовсе не хочу сказать, что она была мне плохой матерью. Она делала все, что нужно. Но я никогда не чувствовала... не знаю, объяснить словами это очень трудно. Мама словно была сделана из воздуха — ее никак не удавалось схватить... Я никак не могу решить, доктор Делавэр, как относиться к ее поступку. Отец и Эрик во всем винили Мейта, у нас дома стало главной темой обсуждение, какое же он чудовище. Но это неправда, они просто никак не могли признать правду: мама сама приняла это решение, ведь так?
Она повернулась ко мне, ожидая настоящего ответа, а не профессиональной реакции психолога.
— В конечном счете, так, — согласился я.
— Мейт просто был транспортным средством — мама могла бы выбрать кого угодно. Она ушла потому, что не хотела больше стараться. Она решила покинуть нас, не попрощавшись.
Обхватив грудь руками, Стейси ссутулила плечи, словно завязанная в смирительную рубашку.
— Конечно, — задумчиво произнесла она, — была еще боль, но...
Покусав губу, девушка покачала головой.
— Но что? — спросил я.
— Несмотря на боль, мама все время ела — а ведь раньше у нее была такая фигура. У нас в семье это было главным — фигура мамы, мускулатура отца. Они оба выбирали самые откровенные купальники. Мне было очень стыдно. Помню, однажды к нам пришла чета Маниту, а папа с мамой как раз были в бассейне... обнимались, ласкали друг друга. А доктор Маниту смотрел на них, словно поражаясь этой безвкусице. А я считаю, ничего такого в этом не было, верно? В том, что их так тянуло друг к другу. Отец любил повторять, что они старятся не так быстро, как остальные, и всегда останутся детьми. А потом мама просто... раздулась.
Стейси сделала шаг, тяжело опуская ногу, затем другую. Было видно, что она борется со слезами.
— Какой толк перебирать это снова и снова? Мама совершила этот поступок, теперь все позади... Я должна вспоминать только хорошее, правда? Потому что она
