— Иорданская кухня не очень хороша... Смесь английской кухни с арабской.
— Я обожаю экзотические блюда! — бойко соврала она. — Это будет чудесно.
Действительность разрушила иллюзии. Блюда были едва съедобными. Компромисс между двумя противоположными гастрономическими концепциями сделал меню весьма причудливым.
Однако ужин привел к желаемому результату. Капитан с огромным трудом скрывал свои чувства к молодой женщине. Ей совершенно не пришлось усиливать его желание тонкими маневрами: Саббах пожирал ее глазами, а в отношении Коплана проявлял немного натянутую любезность.
Около полуночи Саббах с сожалением расстался со своими друзьями перед их гостиницей. Прощание несколько затянулось. Наконец капитан решил вернуться в свой лагерь.
— Уф, — сказала Клодин, когда вместе с Фрэнсисом вошла в их номер. — Я думала, он никогда не уйдет. Тебе не кажется, что он клюнул?
Коплан закрыл дверь, задвинул щеколду, потом снял пиджак и повесил его на спинку стула, после чего закурил сигарету, так и не ответив.
— Ты что, оглох? — спросила Клодин с ноткой раздражения.
— Нет. Стараюсь решить одну проблему.
— Самое время! Поможешь мне расстегнуть платье? Он встал у нее за спиной, приподнял локоны, чтобы найти застежку. Затем он расстегнул «молнию».
— Готово, — сказал он, отступая.
Она со спокойным бесстыдством стянула платье через голову. Комбинации на ней не было.
В трусиках, чулках и туфлях она прошлась по комнате, остановилась перед зеркалом, вытерла свои накрашенные губы бумажной салфеткой.
— В чем заключается проблема? — спросила она, изучая свое лицо в зеркале.
Стоя на высоких каблуках, слегка наклонившись вперед, она представляла собой очень соблазнительное зрелище.
— Скажи, — обратился к ней Коплан, — тебе очень трудно надеть халат? Здесь ты не у Халати.
Она обернулась с искаженным лицом.
— Я ведь не заставляю тебя смотреть на меня, правда? Зачем ты меня привез? Чтобы я переспала с тем военным. И у тебя еще хватает наглости делать мне замечания?
— Э! Спокойнее, — добродушно произнес он. — Какая муха тебя укусила?
Ее трясло от возмущения, но грусть, казалось, брала верх над гневом; ее лицо дрожало, как будто она собиралась расплакаться.
— За кого ты меня принимаешь? — горячо упрекнула она. — С того момента как мы познакомились, у тебя не нашлось для меня ни единого доброго слова. Ты едва отвечаешь, когда я обращаюсь к тебе. А ведь мы могли поладить. Ты показался мне симпатичным. Но ты видишь во мне уличную девку, всего лишь уличную девку...
