Беспокойство среди фенрихов снова возросло. Большинство из них, однако, клевало носом или пыталось согреть озябшие ноги, изо всех сил шевеля пальцами. Топать всей ступней они не решались, но зато могли потирать руки, а один из третьей шеренги даже умудрился засунуть их глубоко в карманы шинели.
Только первая шеренга, бывшая у всех на виду, не могла не сохранять выдержку. Кое-кто из стоявших в ней делал вид, что с печалью смотрит на гроб. На самом деле их интересовала только его выделка — имитация под дуб, но, по всей видимости, сосна; канты из жести; матово отсвечивающая краска; неуклюжие ножки. И двадцатый раз читали они надписи в большинстве своем на красных, покрытых свастиками лентах венков, сделанные золотыми или же черными как смоль буквами:
«Нашему дорогому другу Баркову — спи спокойно — от офицеров 5-й военной школы», «Уважаемому незабвенному учителю — от благодарных учеников».
— Кто знает, кого нам теперь дадут в наставники, — задумчиво сказал кто-то из фенрихов и посмотрел вдаль, на скопление крестов, камней, кустов и холмов, составлявших кладбище.
— Какая разница, — грубовато отозвался другой, — мы все равно уже дошли с этим лейтенантом Барковом — так и с любым другим тоже дойдем. Главное, чтобы здесь никто не нарушал общего порядка — тогда мы всего сможем добиться!
— От этих ребят я могу ожидать всего, — объяснял своим соседям капитан Федерс, всезнающий и трезвомыслящий преподаватель тактики. — Я вполне допускаю, что они могли довести собственного офицера-инструктора. Потому что ведь лейтенант Барков не был ни идиотом, ни человеком, уставшим от жизни; к тому же он превосходно разбирался в саперном имуществе. Он, кажется, только не сумел раскусить свою ватагу — и это было его ошибкой. Я же его столько раз предупреждал! Но твердолобые идеалисты, не имеющие понятия о практической стороне своей деятельности, — люди безнадежные.
— Он был примерным офицером, — заверил подчеркнуто строго капитан Ратсхельм.
— Именно поэтому! — лаконично отозвался Федерс и поддал носком сапога камешек. Тот скатился в отрытую могилу.
— Вы не слишком-то благочестивы, — сказал Ратсхельм, который почувствовал себя задетым.
— Мне неприятны эти нарочито выспренние похороны, — ответил Федерс. — А умиротворяющая болтовня о покойном вызывает во мне отвращение. Но в то же время я спрашиваю себя: какую цель преследует всем этим генерал? Он наверняка имеет какое-то намерение, но какое?
— Я не генерал, — уклонился от ответа Ратсхельм.
