Семнадцать морд посмотрели друг на друга, на меня, на людей в дверях. Волкодав первым поджал хвост и скрылся в темноте, за ним одна за другой ушли другие собаки.
– Рассел, в тебе много неизведанных глубин, – пробормотал Холмс. – Напомни мне позвать тебя, если в округе вдруг объявится дикий и хищный зверь.
Мы увидели, как предателя-дворецкого вывели через ворота, и, болтая о разных вещах, пошли по темной дороге вдоль телефонной линии домой.
Лучше мелкое и гнусное, чем вообще ничего...
Дело Баркера было первым, в котором мы скооперировались с Холмсом (если можно назвать кооперацией, когда один ведет, а другой следует его инструкциям). Оставшиеся дни весенних каникул пролетели незаметно, и вскоре я вернулась в Оксфорд, порядком поздоровевшая благодаря трудотерапии под руководством Патрика, с сознанием, что впервые участвовала в расследовании уголовного дела. (Должна сказать, что все закончилось поимкой около десятка немецких шпионов и выздоровлением мистера Баркера, за что миссис Баркер была нам очень признательна.)
Когда я вернулась в гостиницу, мистер Томас, как мне показалось, был вполне удовлетворен моим внешним видом. Таким образом, я с обновленным энтузиазмом вернулась к математике, теологическим исследованиям и к карьере Ратнакара Санжи. Я дала себе слово больше гулять по холмам, окружающим город (конечно, с книгой в руках), и к концу учебного года, в июне, не чувствовала себя такой измочаленной, как в прошлый раз.
На весну и лето 1918 года пришлись события значительной важности как для страны, так и для одной отдельно взятой студентки. Кайзер начал свой последний массированный натиск, и осунувшиеся лица вокруг меня помрачнели еще больше. Нам плохо спалось за темными занавесками. А потом словно каким-то чудом немецкое наступление захлебнулось, а союзные войска, поддержанные техникой и людскими ресурсами Соединенных Штатов, начали контрнаступление. Даже массированный майский налет на Лондон не переменил растущей уверенности в том, что силы Германии на исходе и что после долгих лет противостояния забрезжил наконец впереди свет надежды.
Я приехала домой в середине лета. Мне было восемнадцать с половиной, и я чувствовала себя сильной и взрослой, мне казалось, что весь мир лежит у моих ног. В то лето я всерьез начала интересоваться делами моей фермы и стала задавать Патрику вопросы о наших планах на послевоенное будущее.
Я обнаружила, что за время моего отсутствия Холмс изменился. Не сразу, но можно было заметить, что его немного смущала эта молодая женщина, которая неожиданно выросла из Мэри Рассел. Не то чтобы я стала совершенно другой, просто немного округлилась и окрепла, но по-прежнему носила ту же одежду и заплетала волосы в две длинные косички. Главная перемена была в моих движениях, в том, как мы встречались взглядом. Я почувствовала свою силу и начала ее пробовать, и, вероятно, именно это заставило его почувствовать себя постаревшим. Я впервые обратила на это внимание, когда однажды он обошел холм, вместо того чтобы взобраться на него, а потом спуститься. Не то чтобы он стал дряхлым стариком – это было далеко не так. Он просто сделался более рассудительным, и иногда я, выкидывая что-нибудь безрассудное, ловила на себе его задумчивый взгляд.
