В нашем доме на колесах царит какое-то непередаваемое возбуждение. Охватившее всех единое чувство: наконец мы вступили на стезю, где поджидает неизведанное, действительно вышли на дорогу в Иргиз. Даже молчание Азиза обрело иной смысл: теперь оно нам сопутствует, как добрый ветер парусам. Словно улыбки Валери, посылаемые мне в зеркальце заднего обзора, светлые, дружеские, пронизанные терпеливым любопытством, — словно эти улыбки поддерживают его силы. Я ошибался: он ко мне не ревнует (а я-то воображал!). Он почувствовал, что я неравнодушен к Валери и просто опасался отказа с ее стороны, который бы отравил атмосферу нашей экспедиции. Видя же, что Валери не занимает круговой обороны, он помягчел. И явно воображает себя в роли нашего крестного отца. Как, бишь, говаривали еще в лицее? Держать свечку, вспомнил. Азиз, факелоносец ты мой, готовь спички.
Этот парень потрясает меня. Такая простота, деликатность его молчания, доброжелательность в мой адрес, зрелость младенца, взращенного древними камнями, наблюдавшего течение веков, не поколебавших устои души. Именно он придаст книге объемность мифа. Все будет выстроено вокруг него как главного персонажа, от лица которого я, быть может, смогу когда-нибудь писать, как от моего собственного, когда усвою его взгляд на мир и проникну в тайники его воображения.
Странный он, Азиз. Склонный к провокации, чуждый религии, необразованный, не ведающий собственных традиций! Он протягивает мне руку, спасательную трость. Он провоцирует всякие случайности, которые сдобрят мою книгу. То, что со мной происходит, невероятно. Я видел в нем свою музу, а он оказался каким-то «дьяволом-хранителем», способным искушать и преобразовывать события и даже людей на своем пути, таким образом давая наполнение моей книге.
Представляю, во что вылилось бы наше путешествие в джипе этого Омара, которого я тогда где-то выловил. Даже одной главы не вышло бы. Спасибо тебе, Азиз («шокран» или более торжественно: «барака Алла фик». Буквально: «Да наделит тебя Аллах чудотворной силой».)
В семнадцать часов во время остановки в великолепном цирке Джаффара (стада верблюдов, вековые кедры, можжевельник, непреодолимая громада заснеженного джебель Айаши ), воспользовавшись отсутствием Азиза, отлучившегося по нужде в ближайшие заросли дрока, я спросил Валери об иргизской легенде. Она несколько снисходительно подтвердила существование преданий о «заповедной долине», где сохранились доисторические растения и животные, но в ее речи меня удивил оттенок какого-то осуждения, словно ей хотелось заранее подвести подкоп под мой оскорбительный скептицизм, если я к таковому склонен (не является ли здесь, в Атласе, скептицизм «левой рукой» разума?2).
