В ее уютной комнате было полутемно – горела только настольная лампа, прикрытая синей материей. В радиотарелке, точно по заказу, чуть слышно мурлыкала джазовая музыка. Горин, утонув в кресле, пощипывал струны гитары и напевал себе под нос старинный романс «Я ехала домой». Нина Викторовна сидела рядом с Акселем на широкой тахте, ее большие глаза блестели в темноте, и она слушала, слушала без конца.
– Вы верите в линии судьбы на руке? – спросил Аксель.
– Я уже ни во что не верю, – грустно ответила она.
– Так нельзя… Так жить нельзя, – ласково сказал Аксель и, нежно поглаживая ее ладонь, продолжал: – А я верю в судьбу. И в то, что люди могут прочитать ее предначертания… Я был в длительной научной командировке в Мадриде. Вот как сейчас здесь, в Ленинграде. В Берлине оставалась женщина, которую я очень любил. И в Берлине жил мой учитель, профессор, который тоже любил эту женщину. Я, конечно, догадывался, почему он отослал меня из Берлина и на такой долгий срок, и скоро узнал, что они готовятся к свадьбе. Это было нечестно, но я был бессилен изменить ситуацию. Однажды на мадридской улице ко мне пристала нищая цыганка: дай погадаю. Я дал ей руку. Она сказала: в твоем сердце горит злой огонь, но уже третий день он горит напрасно… Вскоре выяснилось, что за три дня до встречи с цыганкой они погибли в авиационной катастрофе – летели в Швейцарию, где должны были обвенчаться… Я знаю еще подобные случаи, но это было со мной…
– Боже, как интересно, – прошептала Нина Викторовна.
– Вы извините меня, Нина Викторовна, вы – красавица, умница, ну почему вы позволяете унижать себя? Горин пригласил меня к вам в гости, вы знаете, что он сказал?
– Но-но, я попросил бы… – послышался голос Горина.
– Видите, Нина Викторовна, теперь ему самому неловко… И это мне в вас, господин Горин, нравится, вы еще можете излечиться от цинизма.
– Я ничего плохого ей не делал, – сказал Горин.
– Беда в том, господин Горин, что вы не сделали ей ничего хорошего, – мягко, по-отечески ответил Аксель, и Нина благодарно пожала ему руку.
– Неужели вы можете мириться с унижением? – спросил Аксель, заглядывая в глаза Нины Викторовны.
– Так уж все у меня сложилось – козырная карта прошла мимо, – беспечно сказала она и рассмеялась, чтобы прогнать комок, подкативший к горлу.
– Хотите, я подскажу вам способ гордо выпрямиться? – продолжал Аксель.
Нина Викторовна подняла на него свои прекрасные глаза:
– Хочу.
Аксель долго молчал. Он уже знал цену Нине Викторовне, видел ее маленький встревоженный ум, ее увядшее честолюбие, ее мелкую, завистливую озлобленность. Конечно, все это, вместе взятое, в сочетании с ее редкой красотой тоже может пойти в дело. Что ж, попробуем оперировать ее понятиями.
