– По-английски вы, по-моему, говорили дольше, – сказал поэт.
Все весело засмеялись.
Когда застолье уже гудело, как растревоженный улей, в дверь позвонили, и появились наконец декан с женой. Он невысокий, полноватый, с умными глазами, она слегка застенчивая, с мягкой улыбкой на немолодом, но еще привлекательном лице.
– У-у-у! – загудели гости, высказывая свою радость.
– Штрафную! Штрафную! – крикнул тамада, наливая декану коньяку в фужер.
Декан поднял руку.
– Извините, не судите слишком строго… Виноваты, опоздали, так получилось, – просил он прощения.
Когда новые гости немного подкрепились и обвыкли в компании, Людмила Макаровна начала просить поэта почитать свои стихи.
– Пожалуйста, Костя, только не по-английски, чтоб все поняли.
Поэт сначала отнекивался, но жена толкнула его в бок, и он встал. Поэт был высокий, со светлыми волосами, худощавый. Опершись одной рукой на стол, другую сунув в карман пиджака, он начал:
Женщина, соль ты на раны мои…
Или бальзам ты на раны мои…
Взглядом ты можешь меня загубить
Или из мертвых меня воскресить…
Все тихо слушали, глядя на поэта, а тот читал стихотворение о женщине, о любви. Когда кончил, гости дружно ему захлопали, особенно женщины, а тамада сказал:
– Налейте, пожалуйста, товарищу поэту водки с бальзамом, пусть она вместо женщины полечит сегодня его раны.
Тамада сумел организовать еще один или два тоста, а дальше пошла самодеятельность. Гости начали вставать из-за стола, меняться местами, меняться рюмками, пили по двое, по трое, громко разговаривали между собой.
– Вы читали в сегодняшней газете? – рассказывал муж Веры Петровны заместителю декана. – Где-то в Эквадоре деревня есть, так там все жители живут больше чем по сто лет… И ни один из них никогда в глаза не видел доктора, живут по солнцу, с ним ложатся, с ним встают.
– Ага, читал, – дружелюбно отвечал заместитель декана. – А почему так долго живут? Потому, что все время на воздухе, потому, что физический труд…
На другом конце стола учительница музыки Нелли Игоревна разговаривала с художником, племянником хозяйки.
– Что вы, Митя, – поворачивала она к художнику аккуратную головку с короткой стрижкой, – у меня нет абсолютно никаких претензий к жизни, к обществу, наоборот, я чувствую себя виноватой перед людьми. Это же подумать только! – моргала она глазами. – Я живу в теплой квартире, у меня есть водопровод, газ, электричество, это ведь все мне сделали, я сама и пальцем не пошевелила, на готовенькое пришла… Я иду в магазин и покупаю свежий хлеб, молоко, яйца, конфеты. И это тоже для меня кто-то сделал, я только на пианино играть умею, без моей музыки можно жить, а вот без хлеба, без квартиры…
