Людмила Макаровна лежала на кровати, расслабив тело, сложив руки на груди, как лежат покойники, а в голове вертелось, думалось: может, еще что-то надо сделать, может, забыла что-нибудь важное, – но как будто все сделано, со всем успела, главное теперь, чтоб вечером было весело, чтоб не сидели как на поминках.
Ее беспокоил муж, в последнее время он какой-то злой, раздражительный, Людмила Макаровна никак не может угадать причину, выбившую мужа из равновесия. Сначала нога болела, но теперь не болит, на работе тоже будто все нормально, и дома… В чем же дело? Вот и теперь, в день ее рождения… Она устала, как черт, лежит в этой спальне, а он сидит в гостиной, читает газету. Хоть бы подошел, поговорил бы, ни о чем, о какой-нибудь глупости поговорили бы, как когда-то, как даже в прошлом году, и то ей было бы легче.
Стукнула дверь в комнате дочери, тут же она вбежала в спальню, держа в руках по платью. Дочь была в цветастом ситцевом халатике, который высоко открывал ее стройные полные ножки. С утра она сбегала в парикмахерскую, причесалась, и теперь ее волосы уложены кольцами и блестят, побрызганные лаком.
– Мамочка, какое мне платье надеть, это или вот это? – вытянула она правую руку, потом левую.
Людмила Макаровна полюбовалась дочерью: какая она свеженькая, хорошенькая, похожа и на нее, и на отца. Совсем взрослая дочка, семнадцать лет, не оглянешься, и замуж выскочит.
– Тебе, доченька, какое платье ни надень, все хорошо будет, – сказала ласково. – Но надень вон то, синенькое, оно к глазам твоим очень подходит.
Дочь повернулась, побежала.
– Позови мне папу! – сказала Людмила Макаровна ей вдогонку.
Слышала, как дочь крикнула в коридоре: «Папа, тебя мама зовет!» Еще услышала, как зашуршала газета, а потом опять все стихло. Ждала шагов мужа, но шагов не было.
В квартире стояла тишина, и Людмила Макаровна подумала, что вот как тихо теперь, а часа через два будет гомон, шум. Еду, так красиво теперь расставленную, украшенную, перековыряют, размажут по тарелкам. «Но почему не идет муж? Дочь ведь сказала ему, что я его зову». Она собралась крикнуть еще раз, чувствуя, что в груди собирается раздражение, но в это время послышались шаги и муж, держа в руках развернутую газету, зашел в спальню. Он был в черных спортивных брюках и в синем свитере, на ногах тапочки без задников, как обычно ходит дома, лицо будто после сна, слегка припухшие глаза и отекшие щеки. Ему, видно, не очень хотелось вставать со своего кресла, и пришел он только потому, что звала жена, не хотел быть невнимательным в день ее рождения.
