Он хотел понравиться ей и был возбужден этим бездумным ухаживанием, ни к чему не обязывающей легкой болтовней, этим почти городским уютом не тронутого войной чистенького домика, в котором хозяйка жила одинокой загадочной жизнью и теперь отвечала на его веселые слова растерянно дрожащей на длинных губах улыбкой, и Владимир неловко спросил, разглядев над комодом фотокарточку строгого парня в фуражке железнодорожника:
- А муж на фронте?
Она ответила ослабленным певучим голосом:
- Ушел, как война началась, и ни слуху ни духу. Год мы только и пожили. Убитый он...
Он проснулся оттого, что его трясли за плечо и кто-то повторял шепотом:
- Володька, вставай!
Он вскинулся на лавке, очнувшись от сна, услышал в духоте хаты равномерное посапыванье задремавшего связиста у аппарата, глубокую тишину ночи: на столе немощно горела керосиновая лампа, пахло перегретым закопченным стеклом.
- Вставай же!
Возле стоял Илья в распоясанной гимнастерке и без портупеи, его шепот осекался ласковой хрипотцой, в полутьме лицо светилось мягкой удовлетворенной усталостью.
- Что? - спросил Владимир быстро. - Что ты?
- Иди, - сказал Илья и толкнул его в плечо. - Она тебя ждет.
- Кто ждет? - не понял Владимир.
- Надя. Она на сеновале, во дворе, - ответил Илья и сел рядом на лавку, горячий, потный, коротко засмеялся. - Ну и женщина! - Он потрогал губу и заговорил, возбужденно прищуриваясь: - Если завтра не будет следов от зубов, значит - повезло. Не женщина, а сатана. Но, знаешь, она все разрешает, только боится этого... Слушай, такие роскошные груди, бедра... Иди! Она сказала, что не я, а ты ей нравишься. Так иди, Володька, что смотришь? Она ждет, говорю тебе.
Илья обнял его за плечи, подтолкнул с дружеским поощрением:
- Ступай.
"Сейчас он был на сеновале с той милой молодой женщиной и там целовал ее длинные губы... а теперь он хочет, чтобы пошел я? Пойти к Наде после него? Разве можно целовать женщину после кого-нибудь? Нет, у меня не хватит смелости. Я не могу..."
Но эта незнакомая Надя нравилась и ему, а когда она сидела с ними и угощала обоих за столом, от близости ее полной груди, крепких бедер, ее опрятного сильного молодого тела было порой тесно и томительно жутко и перехватывало дыханье от близости ее карих глаз, иногда нежных, покорных, лишь только он встречался с ней взглядом, принимая из женских ухаживающих рук чашку с заваркой смородинового листа.
- Не проснулся? Что пнем сидишь? Иди! И хватит думать. Сеновал в клуне. Выйдешь - и увидишь. Проводить тебя, что ли?
