- А я серьезно говорю, Наденька, - продолжал Илья и взял ее загорелую, грубоватую кисть, галантно встал и поцеловал ее смело. - Здесь никаких шуток.
- Да что вы, что вы... Не надо так...
Краснея сквозь загар, она запротестовала, сделала слабую попытку освободить кисть, но Илья не выпустил ее, крепче сжал пальцы и, прямо заглядывая ей в замирающие карие глаза, улыбаясь, поцеловал второй раз. Он не стеснялся открыто ухаживать за этой женщиной, которая, по-видимому, нравилась ему, и Владимир почувствовал в его игре непростые намерения.
- А когда немцы у вас были, неужто ручки бабам целовали? Или как? спросил с невинной заинтересованностью Лазарев, не оборачиваясь от телефонного аппарата. - Насчет всякого тити-мити немцы бо-ольшие профессора! Картинки-то недаром с собой возят, вроде инструкции.
- Не уразумел, - тоже невинно сказал Илья. - Что конкретно имели в виду, Лазарев? Вы хотели сказать, что вам не нравятся топографические немецкие карты?
- Баб, говорю, они некоторых наших испортили... и заразили, проговорил елейно Лазарев, не принимая во внимание смягчающую фразу Ильи. Так стояли у вас немцы, красавушка? Целовали ручечки? - опять спросил он, и в елейном тоне его был разлит подслащенный яд, несомненно приготовленный не для нее, а для Ильи. - Или каким образом?
Женщина завернула кран самовара, накрыла чайник крышечкой, стала пододвигать к самовару чисто вымытые чашки с отколотыми краями, потом робко отвернула лицо в тень, где в простенке, над комодом, покрытым кружевной дорожкой, веерообразно висело несколько давних фотографий, среди которых в центре угадывалось строгое скуластое лицо парня в железнодорожной фуражке с довоенным значком на кармашке тужурки; женщина сказала волнистым голосом:
- На станции стоял, а у мэнэ не... Моя ж хата в стороне, а воны не любять крайние хаты. Раза четыре на мотоциклах приезжали. "Матка, давай курка, яйка, шпек". Помылись у колодца, натрясли яблок, взяли меду да уехали.
Покатые плечи Лазарева вздернулись.
- И - никаких зверств? И не приставали? Ай, люли?
- На станции учительку замучили и повесили... В сорок першем року прыихала к нам. Из Киева. Така синеглаза была...
- А тебя, красавушка, звери-враги не тронули? Чистенькая, значит, птичка, с белыми лапками. Это хорошо. А то, бывает, ваши бабешки сами к фрицам бросаются, а потом - глядь: фрицененок сивенький под столом бегает. Как думаешь, лейтенант, такого птенчика не может быть у красавушки?
