– И ее берешь?
– Да, я играю на гитаре, трубе и ударнике.
– А когда отходит поезд?
– В девять с чем-то. Только прошу тебя – не приходи на станцию.
– Я сейчас уйду, не волнуйся. Все кончится.
Он встал и расправил уставшие плечи. Только тут я заметила, что ранка на лбу еще не зажила.
– Спеть тебе что-нибудь или сыграть? – спросил он. – Еще есть время.
– Да, сыграй, – ответила я. – Сыграешь, когда я буду уходить, а пока подойди ко мне.
Он подошел, встал передо мной на колени, как в тот первый вечер, когда мы были вместо.
– Будь молодцом, – сказал Бенни и поцеловал меня.
– Все теперь кончено. Я больше не буду плакать. Ты мне напишешь?
– Да, я напишу тебе массу писем. По письму в день. Там тепло, как здесь летом, растут пальмы и апельсиновые деревья…
Я поцеловала его и погладила по голове, и тут внутри меня прозвучал тихий звонок.
– Прощай, Бенни. Я ухожу.
– До свидания, Хелен. Может, ты еще будешь счастлива – по-настоящему счастлива.
– Буду. Ну, сыграй мне на прощанье. Он отошел в угол и заиграл. И это был последний раз, когда я его видела. Таким я и запомнила Бенни – с его трубой, прижатой к т губам. Я медленно спустилась по лестнице, слушая трубу. Музыка становилась тише и тише по мере того, как я подходила к калитке, но и на дороге она еще звучала… Потом все стихло.
– Что с тобой? – спросила Нелли, когда я вошла в дом. – Ты больна?
– Нет, со мной все в порядке.
– А я как раз подаю обед.
Я взбежала по лестнице, ополоснула лицо, припудрила нос и вслух велела себе успокоиться.
Мама и папа уже сидели по разным концам стола. Это был очень тихий ужин. Даже Джон почти ничего не говорил. Аппетита ни у кого не было, а когда Нелли убрала со стола, отец вдруг сказал:
– Хелен и Джон, я прошу вас пройти в гостиную. Мы с мамой хотим кое-что вам сказать.
Мама села на диван. Она не закурила, как делала обычно после еды, – наверное, она не хотела, чтобы кто-нибудь заметил, как у нее дрожат руки. Папа громко высморкался, несколько раз прошелся по комнате, а потом остановился. Джон удивленно переводил взгляд с одной на другого.
– Ну, Анна, – ты или я? – спросил папа.
– Лучше ты.
Папа выпрямился и начал:
– Мы с мамой решили развестись. Вы уже оба взрослые, и мы можем вам сказать все откровенно. Нервотрепка закончилась, так что наше решение принесет всем облегчение. Конечно, всегда грустно, когда двое людей понимают, что больше не могут жить вместе, но это не помешает нам встречаться и общаться. Мы с мамой всегда понимали друг друга, надеюсь, будем понимать и впредь.
