Мы с Марией вскочили и догнали его у самого грузовика.
– Папа, папа, ты куда? Уезжаешь? – спросил я, ухватившись за дверцу.
– Возьми нас с собой! – заканючила сестра.
Нам очень хотелось прокатиться на грузовике.
Мы хорошо помнили, как он возил нас поесть пирожков с острой начинкой и макароны. Он включил мотор:
– Очень жаль, ребята. Но сегодня – нет.
Я попытался втиснуться в кабину.
– Но ты же обещал, что больше не уедешь, что останешься дома…
– Я скоро вернусь. Завтра или послезавтра. Все, спускайся, давай, давай. – Он очень спешил. И не хотел спорить с нами.
Моя сестра еще пыталась настаивать. Я – нет, не было смысла.
Мы смотрели, как он удаляется в пыли, за рулем своей огромной зеленой коробки.
Я проснулся среди ночи.
Не потому, что выспался. От шума.
Я лежал, не открывая глаз, и прислушивался.
Мне казалось, что шумит море. Очень похоже. Только море это было железным, целый океан из болтов, винтов, гвоздей, которые набегали на пляж. Медленные металлические волны скручивались в тяжелые буруны, наступавшие и отступавшие от берега.
К этим звукам добавлялись тявканье, отчаянный лай и скулеж собачьей стаи, жуткий и не заглушающий, а, напротив, усиливающий шум железа.
Я выглянул в окно. По самой кромке холма, залитого лунным светом, лязгая, двигался комбайн. Он походил на гигантскую металлическую саранчу с двумя маленькими круглыми светящимися глазками и широкой зубастой пастью, какой казались его серпы и грабли. Механическое насекомое, пожирающее пшеницу и какающее соломой. Он работал ночью, потому что днем стояла жара. И это он производил шум, напоминающий море.
Я также знал, откуда идет лай и скулеж.
Из собачника отца Черепа. Итало Натале построил за домом барак из металлических листов и держал там взаперти свору охотничьих собак. Они всегда находились в нем, за металлической сеткой, и зимой, и летом. Когда по утрам отец Черепа приходил их кормить, они начинали лаять.
Я посмотрел в сторону моего холма.
Папа был там. Он отвез мясо, не съеденное моей сестрой, мальчишке и для этого притворился, что уезжает, для этого взял сумку, чтобы спрятать в ней мясо.
Перед ужином я открыл холодильник, мяса не было.
– Мама, а где мясо? – спросил я.
Она с удивлением посмотрела на меня:
– Тебе что, оно вдруг понравилось?
– Да.
– Его больше нет. Его съел папа.
Это была неправда. Папа взял его для мальчишки.
Потому что мальчишка был моим братом.
Как Нунцио Скардаччоне, старший брат Сальваторе. Нунцио не был так уж ужасен в своем сумасшествии, но я не мог заставить себя смотреть на него. Я боялся, что он втянет меня в свое безумие. Нунцио вырывал волосы на голове и запихивал их в рот. Вся голова у него была в язвах и коростах и гноилась. Его мать надевала на него шапку и перчатки, чтобы он не трогал волосы, но кончилось тем, что он искусал себе руки в кровь. В конце концов его отвезли в психушку. Я был счастлив.
