Может, показалось?
Я вернулся к дыре, просунул голову поглубже.
– Филиппо! Филиппо, ты здесь?
Из темноты я услышал: м-м-м-м, м-м-м-м, м-м-м-м !
– Филиппо, это ты?
– М-м-м-м!
Он! Точно он!
Я почувствовал, как тяжесть навалилась мне на грудь, я оперся о стену и сполз вниз. И остался сидеть на этой площадке в козлиных какашках, с улыбкой на губах.
Я его нашел.
Из моих глаз полились слезы. Я вытер их рукой.
– М-м-м-м!
Я поднялся.
– Иду! Я сейчас приду. Ты видишь? Я пришел, как обещал. Видишь?
Веревка. Я нашел ее, висящую на жерди плетня, привязал к корню, рядом с той, что держала коз, и бросил в дыру.
Вот и я!
Я начал спускаться. Метра через два я достиг дна. Оно было завалено хворостом, ветками, разбитыми ящиками из-под помидоров. Встав на четвереньки, я пополз, нащупывая рукой путь в темноте. Я был голым и скоро начал трястись от холода.
– Филиппо, ты где?
– М-м-м-м!
Они заткнули ему рот.
– Я сей… – Нога попала между двух жердей, я полетел на ветки, полные шипов. Острая боль вцепилась зубами в лодыжку. Я заорал от боли, и горячая кислая рвота выплеснулась из меня.
Дрожащими руками я вытащил зажатую ногу. Сильная боль пульсировала в щиколотке.
– Знаешь, я ногу поранил, – прохрипел я. – Ты где?
– М-м-м-м!
Я сжал зубы, пополз на это мычание и наткнулся на него. Он лежал, заваленный хворостом. Я сбросил ветки и ощупал его. Тоже голый. Руки и ноги стянуты широким скотчем.
– Говорить не можешь? Подожди, я освобожу тебя. Будет немного больно.
Я сорвал скотч с его губ. Он не закричал, а начал глубоко глотать воздух.
– Ну, как ты?
Он не отвечал.
– Филиппо, как ты себя чувствуешь, ответь мне.
Он тяжело дышал, словно охотничья собака, укушенная ядовитой змеей.
– Тебе плохо?
Я дотронулся до его груди. Она очень быстро вздымалась и опадала.
– Сейчас мы уйдем отсюда. Уйдем. Подожди. – Я попытался освободить его руки и ноги. Стянуто туго. В конце концов зубами мне удалось слой за слоем сорвать скотч. Сначала с рук, затем с ног. – Ну вот и все. Пошли. – Я потянул его за руку. Но рука безжизненно обвисла. – Вставай, прошу тебя. Мы должны идти. Они уже едут сюда. – Я попытался поставить его на ноги, но он опадал, словно тряпичная кукла. В этом истощенном тельце не было ни капли сил. Он не был мертв только потому, что продолжал дышать. – Я не смогу вытащить тебя из ямы. У меня болит нога. Я прошу тебя, Филиппо, помоги мне… – Я взял его за руку. – Давай вставай! – Я усадил его, но, как только отпустил, он опять свалился на землю. – Ну что мне делать! Ты что, не понимаешь? Тебя убьют, если ты останешься здесь! – Комок встал у меня в горле. – Умрешь здесь, дурак, какой же ты дурак! Я пришел сюда из-за тебя, я тебе обещал это, и я пришел, а ты… а ты… – Меня затрясло от рыданий. – Ты… должен… встать… дурак… дурак… больше ты никто. – Я вновь и вновь пытался привести его в чувство, но он валился в золу с поникшей головой, словно дохлая курица. – Встань! Встань! – орал я и колотил его кулаками.
