В. Б. Знаете, отец Дмитрий, по сути, я с вами согласен. Священник ни в какие времена: ни в советские, ни в антисоветские, - не должен идти в прямую политику. Его дело - спасать души людей. Всех людей: и гэбистов, и обкомовцев, и атеистов, и ныне дельцов, и развратников, казнокрадов и проституток. Как вы вообще пришли к своим беседам? Откуда тяготение к проповеди людям?
Отец Д. Д. Я чувствовал: безбожие овладевает Россией, народ развращается. Что делать? Первым на этот путь встал Глеб Якунин. А позже и я. Он как вовлекся в политику, так из нее уже и не выходил. Сейчас уже и вышел из Русской Православной Церкви...
В. Б. Вы же с ним долгие годы были очень близки? Мне кажется, его пример чем-то подтверждает правоту вашего покаяния. Если священник не уходит из политики: левой ли, правой ли, - неизбежно со временем впадает в прямую ересь. Если не в сатанизм. Даже, казалось бы, благое поначалу дело превращается в бесовской соблазн. И уже не с советской властью борется Глеб Якунин, а с Православием как таковым, со всей Московской Патриархией. А начиналось, как и у вас, с чистой жертвенности...
Отец Д. Д. Я и сейчас не считаю его врагом. Грешников спасать надо... Он, я знаю, со мной боится встречаться, нечего возразить. То, что он сейчас делает, это очень дурно. Я опубликовал в "Независимой газете" письмо к нему, благожелательное письмо, он не ответил... Но вернусь к вашему вопросу. Мы чувствовали: что-то надо делать. Мы оба были уже священники. Я как-то видел сон. Вижу умученного при Иване Грозном митрополита. Он вроде бы лежит тоже на моей кровати, но я лежал к иконе головой, а он - ногами, как обычно и положено, чтобы вставать лицом к иконе. Малюта Скуратов его задушил. Худенький такой, лежит, и вдруг зашевелился. Я не знаю, как его назвать, говорю: "Ваше преосвященство, скажите мне, как надо поступить?" Он отвечает: "Поступай так, как ты задумал..." И я стал вести беседы с прихожанами. В Храме Святителя Николая на Преображенском кладбище. Отвечал на все вопросы. Помню, первый раз людей было не так много, я даже запомнил, как кто-то облокотился, кто-то присел. Внимание было необычайным. На следующий день храм был переполнен. А потом уже ехали из разных городов: и простолюдины, и академики, и писатели... Сейчас о чем бы ты ни говорил, такого интереса не найдешь. Вот так легко было заинтересовать всех проповедью в советское время. Стали появляться иностранцы, машины с дипломатическими номерами, им интересно было - инакомыслие. Им не интересно было мое обсуждение церковных вопросов, их не интересовала борьба с безбожием. Они во всем первыми увидели политику. Еще до КГБ. А я ведь и тогда, скажу вам, Владимир Григорьевич, искренне уважал советскую власть, считал, что она много для народа делает, но совершенно зря борется с Богом. И проповедями своими, беседами я получил в семидесятые годы изрядную известность, мои книги стали охотно печатать за рубежом, в эмигрантских издательствах. Тогда и со мной начали бороться. Арестовали меня в 1980 году. Это был мой третий арест.
