Тут я вплотную задумываюсь, не заглотить ли мне двадцать стандартов седуксена и не запить ли их уксусной кислотой. Кругом семьсот, как папа говорил. Но ещё он говорил, что самоубийца - это тот, кому надоело служить санитаром в дурдоме, а людей без присмотра оставлять нельзя, иначе они всё здесь разнесут. Ладно, возьму подожгу я напоследок ихний сиротский приют, как положено Злодейке Злодеевне из сериала…
Но не дошло у меня до пакли с керосином, хоть они и имели место. Возвращается Дядька Серёга. Трезвый, как аятолла Ибани! Я ему чуть морду не расцарапала, а он меня из интерната забирает, физруку вторую руку ломает, переселяет меня на дачу, которую я видеть, сам понимаешь, не могу. Дача, оказывается, на него была записана, и теперь он не бомж-краевед, а законный домовладелец. И он каждый божий день возит меня в школу на своём страховидном «Додже». И ждёт, когда я там отмучаюсь. Настоящий «додж три четверти»! Иначе до города не добраться. Где взял колёса - молчит. Видно, нашёл какую-нибудь папину заначку. Они же иногда тут гудели по-холостяцки. Вертикалка у него меркелевская на заднем сиденье, потому что Синеокова с претензиями никто не отменял. И я тут начинаю понимать, что Сергей Иваныч Турков, когда не пьёт, ни в чём своему младшему братику не уступает, а за племянницу порвёт любого на ваш британский «Юнион Джек».
Потихоньку жизнь моя проклятая налаживается. Научилась стряпать, полы шоркать, тельник штопать, по бутылкам стрелять, машину водить. Секонд-хэнд спалила в камине. Хожу в своём, то есть в бабушкином из сундука. Ни минуточки свободной - учебники, хозяйство, кролики, поросята, курс на золотую медаль. Телевизор вынесли в стайку. Стайка, Терри, это сарайка. Какой там ночной клуб «Страстная Заба»! Какой «экстази»! Фэйс-контроль без мэйк-апа мне не пройти, а уж дресс-код… Но всё же не так обидно, самооценка восстанавливается. В свободные минуты беру кисти, работаю на пленэре. Тут Генка Синеоков приехал, ему фазер «Ауди» купил вместо разбитой. Я и разбила, кстати. Говорит, отцы наши нас ещё во младенчестве помолвили, так что сразу после выпускного бала и сочетаемся по особому разрешению мэрии, Синеочиха справку достанет, что я безнадёжно беременна. Ты бы видел эту Синеочиху! Барбру Стрейзанд помнишь? Умножь на десять! Свекровушка милая! Диана моя Потаповна! Дядьки дома не было, а я как раз кабанков кормила, затируху им запарила. Это как ваша овсянка, только вкуснее. Пришлось за компанию и гостенька накормить - некоторые любят погорячее, приговариваю. И провожаю его, всего ошпаренного и в отрубях, с вертикал-кой наперевес, потому что в «Луди» телохранитель сидит и понимает, что ему от хозяина светит. Куда торопишься, суженый, кричу, обоснуй, что ты пацан, пойдём кроликов проведать - хоть посмотришь, как настоящие мужчины себя с дамами ведут! То ли Дядька всё замял, то ли гоблин угово рил парнишку молчать, не знаю, но в школе продолжаю вести себя тихо, коленки прикрыты, бюстье не выглядывает, глазки потуплены. Учителя мои незабываемые уже не прессуют, ласковость в голос припускают. Ах, Лидочка, неужели ты сама этот свитер связала? Ах, Лидочка, что от мамы слышно? А мама и вправду пишет - из Льежа, из Канберры, из Крыжополя. Отовсюду пишет, только я ниоткуда не читаю, а камин ими растапливаю. Лишь на одну вложенную фотографию глянула, где она с бойфрендом. Ненамного меня старше бойфренд, надо сказать. Хотя у чёрных не разберёшь. Не простила я её, Дюк. До сих пор. Ну зачем тебе спутница жизни с таким сволочным характером?
