- Так ты же, черт, Шарика слопал! - взорвался комэск Колобков.
Одни засмеялись, другие заругались, сплевывая в пол.
Стало очень шумно. Окончательно заинтересованный происходящим, Брускин закрыл книгу и положил на стол. Лев Троцкий. Война и революция - было написано на ее красной обложке.
Председатель застучал кулаком по столу и закричал:
- Тих-ха!
Какие будут предложения?
- Предложения? Снять его с верхов! - отозвались из первого ряда, где сидел потерпевший и такие же, как он, худосочные обозники.
- Он, гад, как мимо обоза проезжает, так непременно нагайкой по спине стеганет, не пропустит!
- Нехай пешком потопает, комэск!
- Отказаковал, будет!
- Та вы що, хлопци! Куды мы бэз Ивана? - взревел, поднимаясь во весь свой богатырский рост, комэск Ведмеденко. Круглая его рожа, рассеченная наискосок сабельным шрамом, побагровела от возмущения.
- Ничаво, не помрем небось, - отзывались обозники.
- Вин чоторех Георгиев мав! Вин у нашей казачий дывизии генерала Жигалина першим казаком був!
- Ишь ты! Вспомнила бабка, как девкой была! Молчал бы уж, галушечник!
- Так вы шо, с глузду съихали? Як же бэз Ивана ляхов рубати будемо?!
- И без Новика Варшаву возьмем!
- Тих-ха! - кричал Шведов и колотил кулаком по столу, но безрезультатно - шум стоял ужасный.
И вдруг стало тихо. Из середины зала поднялся и направился к сцене, прихрамывая и покашливая, маленький щуплый человек в застегнутой под горло шинели. На груди его в красной окантовке горели два ордена Боевого Красного Знамени. Это был командир корпуса Лапиньш. По лицу его катился пот, и одновременно его бил озноб. Он остановился и, дождавшись, когда все затаили дыхание, заговорил тихим скрипучим голосом:
- Это не есть револютионный сут. Это есть палакан. Я смотрю на этот конвоир и тумаю: потему у него на сапоках грязь, а у потсутимого - сапоки, как у белоко офитера на палу?
- Да чего тут думать, Казис Янович, все видели, как он его сюда на закорках тащил! - подсказал кто-то.
- Это не есть револютионный сут. Тистиплина катастрофитески патает.
Пьянка, траки, маротерство...
- Так сидим же без дела, Казис Янович, скучно!
- Скорей бы на Варшаву!
- Скутьно? - возвысил голос комкор.
- Сейтяс стелаю весело. Тля сокранения тистиплины в корпусе претлакаю комантира эскатрона Новикова - расстрелять.
- Ох! - испуганно выдохнула Наталья.
Лапиньш первым поднял руку и повернулся к сидящим напротив красноармейцам. Он смотрел на одного, другого, третьего, и никто не выдерживал взгляда его маленьких прозрачных глаз - все поочередно поднимали руки. Их становилось все больше и больше. Было тихо и страшно. И вдруг кто-то засмеялся. Смех был сдавленный, но веселый. Лапиньш заметался взглядом по залу. А смех становился громче и свободнее.
