Ребята ждали, что и на этот раз дядя Гаврила расскажет что-нибудь похожее на сказку, но вместо того он говорил о ценах на мед и на мясо, о том, что немцы скупают во множестве кожи, сало и воск…
Иванка не выдержал и спросил:
– Гаврила Левонтьич, а когда королевич приедет, возьмешь нас в город?
Хлебник и Прохор оба громко захохотали.
– И то, видно, взять: без воеводы какая уж королевичу встреча! – воскликнул хлебник.
И, понизив голос, уже обращаясь к Прохору, хлебник рассказал о том, как продал он на Немецкий двор жита и для того приезжал к немцам, а там при нем датский купчишка повздорил о ценах со псковским купцом Иваном Устиновым и стал похваляться…
Тут хлебник оглянулся по сторонам и прошептал:
– «Ваш-де царь пива много пьет да преставится скоро, а тогда-де наш королевич в его место сядет, и мы вас, русских купчишек, тогда задавим…»
– А может, по дурости бякнул! – громко добавил хлебник.
Прохор значительно покачал головой. Мать Кузи перекрестилась:
– Избави бог от напасти!
Иванка не смел пересказать дома рассказ хлебника, но бабка Ариша, придя из города, сама рассказала о том же, добавив, что девять тысяч датского войска уже стоят наготове у рубежа.
Авдотья и бабка в те дни обсуждали судьбу царевича Алексея и его сестры, словно то были родные и близкие.
– Как пташку младую, царевну отдать за латинца! – сокрушалась бабка.
Она начала вспоминать о былой Смуте, о разорениях, голоде и пожарах.
Весь народ зашептался о том же…
В два дня на торгу вздорожал хлеб, из продажи пропала кожа и возросли в цене сало и мед…
Кто-то шепнул, что мужики привезут хлеб только за соль. Горожане кинулись к соляным ларям, огромными очередями стали у лавок за солью, отгоняя от купли приезжих из деревень мужиков… Воевода выслал стрельцов разогнать «соляные хвосты», но из толпы пригрозились стрельцам, что дома их пожгут, и они разошлись…
Тогда вдруг по торгу, вскочив на дощан, закричал ко всему народу боярский мужик Антон:
– За Исуса Христа! За православный люд! За царевича русского постоим всей землей – немцев не пустим престол воевать в Москве!..
И еще он кричал:
– Братцы, народ! Пора побить изменных бояр да немцев!
Народ всегда был готов видеть изменников в богатых людях – и в боярах больше, чем в ком-либо ином. Это представление крепко было во Пскове, хранившем предание об изменнике Твердиле[49], продавшемся немецким рыцарям. Особенно укрепилось представление о боярской измене после того, как сам грозный царь Иван Васильевич объявил их своими врагами, создал опричину
