— Молодой человек, вы ошиблись, здесь лаборатория, а музей антропологии дальше.
Лобстер обернулся. На пороге стояла девушка в джинсах и свитере с папками в руках. Тонкие светлые волосы на затылке собраны в пучок, веснушки на щеках, худая как щепка — в общем, не красавица. Вид у нее был несколько испуганный. Лобстер подумал, что девушка чем-то напоминает ему мышь, которую застукали на кухне за поеданием сыра — сейчас сиганет в свою норку, где ее никто не сможет обидеть.
— Нет, я не ошибся. — Лобстер вздохнул. — Тут у вас какой-то кусочек со стеллажа упал.
— Как это упал! Если б вы его не трогали, он бы и не упал! Вы с ума сошли, здесь музейные экспонаты! — Девушка от возмущения даже покраснела.
«Нет, она похожа не на мышь, а на перепелку, которая защищает свое потомство», — решил Лобстер.
— Какого черта все сразу руками хватать! — Девушка присела на корточки и стала искать фрагмент между столами.
— Вот! — Лобстер протянул девушке кусочек.
Девушка аккуратно взяла находку, взглянула на инвентарный номер, который был обозначен на приклеенной к кости бумажке, укоризненно покачала головой:
— Как вам не стыдно, это же шестой век! Москвы еще в помине не было, а этот человек жил! Охотился, воевал, любил.
— Так уж сразу и определили, что охотился, — с сомнением в голосе сказал Лобстер.
— А чем в то время еще можно было заниматься? — сурово произнесла девушка и положила экспонат на стеллаж. — Так по какому вы вопросу?
— Вы, наверное, лаборантка?
— Угадали, старший лаборант, — кивнула девушка. — Ольга Геннадьевна.
— А я Олег. — Лобстер широко улыбнулся. — Мы с вами тезки. Дело в том, что меня интересует метод Герасимова.
— Михаила Михайлыча? — Лаборантка посмотрела на него с любопытством.
— Ну, наверное, — пожал плечами Лобстер. — Который по костям мог восстановить, как человек выглядел.
— Это что, праздное любопытство или?..
— Для дела надо.
— Вы шутите, что ли? Это сложнейшая методика. Михал Михалыч, между прочим, был не только выдающимся антропологом и историком, но еще и великолепным скульптором. Зачем вам его методика?
— Скульптором — это понятно. Я его в альбоме по Москве видел, как он Ивана Грозного лепит.
— Что за альбом, за какой год? — поинтересовалась лаборантка.
— Фотографии там классные. Вся Москва. Годов шестидесятых, наверное, — пожал плечами Лобстер.
— Ну что вы! Михал Михалыч в семидесятом уже умер. А все значительные работы он создал еще в сороковые — пятидесятые. И не только Грозный — Ушаков, Улугбек.
