От этого, бесспорно, страдала дворянская чистота и гордость Храмовников, что и должно было выявиться в неизбежном предательстве. Люди низкого звания, находящиеся в качестве служителей, жаловались, что их знатные братья относятся к ним с презрением и притесняют их. Часть Храмовников, носящих коричневую одежду, жаждало всеми правдами и неправдами проникнуть в разряд тех, кто имел право носить белую тунику.
Так, в статутах приводится следующий случай: один рыцарь был принят, как потомок знатного рода; но его земляки из простой зависти заявили, что он не был сыном благородного человека. Тамплиера специально вызвали из Антиохии на капитул, где была установлена истинность этого заявления. С провинившегося сняли белый плащ и надели на него коричневый. Наставник, принявший его, был в это время в Европе. Когда он вернулся в Сирию, от него потребовали отчета в этом деле. Наставник объяснил, что действовал согласно с приказаниями, полученными им от своего командора из Пуату. В виду того, что дело было именно так и что он считался хорошим рыцарем, его оправдали, а в противном случае, и он лишился бы белой одежды.
Однако не всегда подобные расследования увенчивались успехом, и толпа случайных людей буквально наводнила орден: коричневые проникали в разряд белых, а некоторые белые вели себя хуже коричневых.
Кроме того за долгую и бурную историю ордена к началу XIV века появилось много и старых его членов, изгнанных за дурное поведение. Эти люди ничего не теряли, удовлетворяя свое мщение. Появилось также много отступников, изгнание которых было вопросом времени, и которые, если их схватили, заслуживали бы тюрьмы. Наплодилось также немало и развратников, всегда готовых, по первому предложению королевских законников, дать свидетельские показания, какие угодно и о чем угодно.
Храм разрушал себя сам, расплачиваясь таким образом и за свою гордыню и за свою слишком уж активную жизнь у всех на виду. Белый плащ Тамплиеров оказался слишком запятнанным коричневой грязью.
А по пятам ордена все последние годы шел королевский легат Гийом де Ногаре. Он собирал на всякий случай показания ненадежных людишек. Однако жемчужиной его "коллекции" были признания Эскена де Флойрана. С них и начали свой рост бесчисленные тома будущих обвинений.
По законам тогдашнего судопроизводства, ни о какой презумпции невиновности и речи не могло быть. Раз Адам и Ева совершили некогда первородный грех, то печать его неизбежно ложилась на каждого, а, следовательно, любой из смертных был виновен уже с самого рождения и поэтому признавать его первоначальную невиновность, как это делали проклятые римские язычники, не имело никакого смысла.
