Девочка с радостным криком бросилась на руки к отцу. Бортеневский ощупывал ребенка, ласкал, прикасался пальцами к глазам, к белесым волосикам и шептал:
– Доченька, доченька, ты себя хорошо чувствуешь?
– Да, папочка.
– Хорошая моя.
Бортеневский прижал ребенка к груди.
– Дай же. Дай же мне, – со слезами на глазах шептала жена и тянула руки к дочери.
Девчушка увидела мать и потянулась к ней.
– Мамочка, мамочка, как давно я тебя не видела.
– Родная моя, здравствуй, доченька.
Казалось, слезам не будет конца, они бежали по щекам Анжелы, и она ничуть их не стеснялась. Сейчас она была самой обыкновенной женщиной. Исчезла ее надменность, холодность, сейчас она не выглядела красавицей. Она была обыкновенной женщиной, но самой счастливой на всем свете. А то, что она чувствовала себя самой счастливой в Москве, это уже точно. Даже на лицах суровых телохранителей было какое-то смущенное выражение. Но они не забывали пристально поглядывать по сторонам, прикрывая собой хозяина, его жену и дочь.
– В дом. Идите же в дом, – сказал строго и уверенно полковник Соловьев.
Все тут же направились к подъезду.
– Как я счастлив! Спасибо вам, Сергей Васильевич, – Бортеневский жал крепкую руку полковника Соловьева. – Вы даже не можете представить, что сделали.
Соловьев пожал плечами.
– Это было сделать не очень-то легко.
– Да-да, я понимаю, Сергей Васильевич. Все затраты я компенсирую. Я отблагодарю вас за это по-царски. Я очень богатый человек, – счастливо и растроганно шептал банкир.
– Хорошо, об этом мы еще поговорим.
Один из телохранителей закрыл входную дверь подъезда и опрометью бросился наверх. Затем закрылась дверь квартиры. Сейчас все чувствовали себя в безопасности. Анжела наслаждалась радостью встречи с дочерью.
– У тебя ничего не болит? А где это ты так перепачкалась? Что это у тебя?
Ссадина, синяк! О, Боже! Смотри, смотри, Альфред, у нее ссадина. Сейчас же надо прижечь йодом.
– Да успокойся ты, дорогая.
– Как же я могу успокоиться? Видишь, они мучили нашего ребенка.
Полковник Соловьев стоял, прислонясь спиной к стене, наблюдая за идиллией, царившей в квартире Бортеневских. Анжела была вне себя от радости, она без умолку щебетала, охала, ахала, хохотала. А девочка взволнованно рассказывала:
– А знаете, дядя Федор стрелял! Там было такое, такое! Как в кино. Помнишь, папа, мама, помнишь, мы смотрели кино, и там один дядя всех застрелил. Всех до единого.
– Доченька, успокойся, не волнуйся, – Бортеневский взял девочку на руки. – Мы сейчас с тобой поговорим.
