Феликс. Витюха - первый номер. Одно мое слово - он тебе чердак точно свернет, хохлямушка.
Аркадий. Витюха-Муромец - чувак отличный, на хуй.
Феликс. Ты, блядь, капусту штефкаешь - она же туалетом воняет. И мясо все в капусте провоняло. Сдам я тебя, хохлямундия в Петровку. Или Витюха тебя жить научит, - не вижу я другого выхода.
Аркадий. Ну ты прав, Феликс, о'кей? Я ж тоже понимаю, что эта капуста говном воняет.
Феликс. Говном воняет, а жрешь, как Гаргантюа.
Аркадий. А кто такой Гаргантюа?
Феликс. Охуительно долго объяснять.
Аркадий. Нет, - можешь и не объяснять. Я, может, и не пойму. Я простой человек, Эдмундович, народ. А ты вот пишешь для народа. А когда тебе народ вопрос предлагает, ты занят. Ну хуй ли, блядь: занят так занят. Ты, может, гений народный. У тебя, может, каждая минута - Нобелевская премия. Я понимаю я не обижаюсь. Я простой человек, Феликс Эдмундович. Вам, евреям, бабки надо заколачивать на чуйствах-страданиях простого русско-хохлятского человечка, а тут давай живи-подыхай вечным вохром сторублевым. Когда ты в карты нас, простых людей, шельмуешь, я не меньше обижаюсь, если честно. Но вот конкретно: твои поэмы кому, на хуй, нужны? Сам же говоришь - не печатают. Мне до лампы: это твоя ебическая проблема. Я только не врублюсь - какого ля ты тогда бумагу изводишь? Купил бы лучше у меня птичку Кешу - знаешь, как поет извращенно. Вот он, кенарь-то: махонькая такая пичужечка, а когда поет - вот это искусство валит епическое-ебическое. А вот что твое искусство такое, Эдмундович, я не хуя не чую. Почитать бы хоть дал или объяснил популярно, об чем речь.
Феликс. Интересуешься искусством, Аркаша?
Аркадий. Ну а что я совсем пень-пнем?
Феликс. Да уж объясню я тебе, мальчик, что такое мое искусство. Кто усердно просит, тому дают.
Аркадий. Ну вот - приятно слышать.
Феликс. Я не первый писатель в этом мире, Аркаша. Так?
Аркадий. Так.
Феликс. Ну а ты, стало быть, не первый мудак, кому все эти мои писания, на хуй, обосрались. Так?
Аркадий. Нет, ну Гитлер точно прав был, Эдмундович. Ты на меня, писатель, обижайся не обижайся, а Гитлер прав был абсолютно.
Феликс. Вот и пишу я для того, чтобы таких парашников, как ты, поменьше было.
Аркадий. А я, читатель, говорю, что тебя, Бегена-писателя, давно убивать пора.
Слышен шум машины.
Открой ворота - главный.
Феликс. За твои ворота вохровские мне червонцы не печатают, хохляндия.
Аркадий. Ну, блядь, сука, Абрам-пожарник!
